Поэмы - [7]

За катафалком слезинками пыль.

Над моею житейскою небылью

Воскреси еще страшную быль!

Диоген с фонарем человеке стонет, —

Сотни люстр зажег я и сжег их.

Все подделал ключи. Никого нет,

Кому было б со мной по дороге.

Люди, люди! Распять кто хотел,

Кто пощады безудержно требовал.

Но никто не сумел повисеть на кресте

Со мной рядом, чтобы скучно мне не было.

Женщины, помните, как в бандероль,

Вас завертывал в ласки я, широкоокий,

И крови красный алкоголь

Из жил выбрызгивался в строки, —

И плыли женщины по руслам строк

Баржами, груженными доверху,

А они вымеряли раскрытым циркулем ног:

Сколько страсти в душе у любовника?

Выбрел в поле я, выбрел в поле,

С профилем точеного карандаша!

Гладил ветер, лаская и холя,

У затона усы камыша.

Лег и плачу. И стружками стон,

Отчего не умею попроще?!

Липли мокрые лохмотья ворон

К ельным ребрам худевшей рощи.

На заводы! В стальной монастырь!

В разъяренные бельма печьи!

Но спокойно лопочут поршней глисты

На своем непонятном наречьи.

Над фабричной трубою пушок,

Льется нефть золотыми помоями.

Ах, по-своему им хорошо.

Ах, когда бы им всем да по-моему!

О Господь! Пред тобой бы я стих,

Ты такой же усталый и скверный!

Коль себя не сумел ты спасти,

Так меня-то спасешь ты наверно!

Все, что мог, рассказал я начерно,

Набело другим ты позволь,

Не смотри, что ругаюсь я матерно.

Может, в этом — сладчайшая боль.

Пусть другие молились спокойненько,

Но их вопль был камень и стынь.

А ругань моя — разбойника

Последний предсмертный аминь.

Но старик посмотрел безраздумней

И, как милостынь, вынес ответ:

— Не нужны, не нужны в раю мне

Праведники из оперетт.

Так куда же, куда же еще мне бежать?

Об кого ж я еще не ушибся?

Только небо громами не устанет ли ржать

Надо мной из разбитого гипса?!

Вижу, вижу: в простых и ржаных облаках

Васильки тонких молний синеют.

Кто-то череп несет мой в ветровых руках

Привязать его миру на шею.

Кто стреножит мне сердце в груди?

Створки губ кто свинтит навечно?

Сам себя я в издевку родил,

Сам себя и убью я, конечно!

Сердце скачет в последний по мерзлой душе,

Горизонт мыльной петли все уже.

С обручальным кольцом веревки вкруг шеи

Закачайся, оскаленный ужас!

1920 г.

(источник — В. Шершеневич «Листы имажиниста»,

Ярославль, «Верхне-Волжское книжное издательство», 1997 г.)

ЗАВЕЩАНИЕ

Сергею Есенину

Города смиренный сын, у каменной постели умирающего отца,

Преклоняю колени строф, сиротеющий малый;

И Волга глубокая слез по лицу

Катится: «Господи! Железобетонную душу помилуй!»

Все, кто не пьян маслянистою лестью,

Посмотрите: уже за углом

Опадают вывесок листья,

Не мелькнут светляками реклам.

Электрической кровью не тужатся

Вены проволок в январе,

И мигают, хромают и ежатся

Под кнутами дождя фонари.

Сам видал я вчера за Таганкою,

Как под уличный выбред и вой,

Мне проржав перегудкою звонкою,

С голодухи свалился трамвай.

На бок пал и брыкался колесами,

Грыз беззубою мордой гранит;

Над дрожащими стеклами мясами

Зачинали свой пир сто щенят.

Даже щеки прекраснейшей улицы

Покрываются плесенью трав...

Эй, поэты: кто нынче помолится

У одра городов?..

Эй, поэты! Из мощных мостовых ладоней

Всесильно выпадает крупа булыжника, и не слышен стук

Молотков у ползущих на небо зданий, —

Города в будущее шаг!

Эй, поэты! Нынче поздно нам быть беспокойным!

Разве может трубою завыть воробей?!

К городам подползает деревня с окраин,

Подбоченясь трухлявой избой.

Как медведь, вся обросшая космами рощи,

Приползла из берлоги последних годин.

Что же, город, не дымишься похабщиной резче,

Вытекая зрачками разбитых окон?!

Что ж не вьешься, как прежде, в веселом кеквоке?

Люди мрут — это падают зубы из рта.

Полукругом по площади встали и воют зеваки,

Не корона ли ужаса то?

Подошла и в косынке цветущих раздолий

Обтирает с проспектов машинную вонь.

И спадает к ногам небоскреба в печали

Крыша, надетая встарь набекрень.

О проклятая! С цветами, с лучиной, с корою

И с котомкой мужицких дум!

Лучше с городом вместе умру я,

Чем деревне ключи от поэм передам.

Чтоб повеситься, рельсы петлею скручу я,

В кузов дохлых авто я залезу, как в гроб.

Что же, город, вздымаешь горчей и горчее

К небесам пятерню ослабевшую труб?!

Инженеры, вы строили камни по планам!

Мы, поэты, построили душу столиц!

Так не вместе ль свалиться с безудержным стоном

У одра, где чудесный мертвец?!

Не слыхали мы с вами мужицких восстаний,

Это сбор был деревням в поход.

Вот ползут к нам в сельском звоне,

Словно псы, оголтелые полчища хат.

«Не уйти, не уйти нам от гибели!»

Подогнулись коленки Кремля!

Скоро станем безумною небылью

И прекрасным виденьем земли.

Поклянитесь же те, кто останется

И кого не сожрут натощак, —

Что навеки соленою конницей

Будут слезы стекать с ваших щек.

Два румянца я вижу на щеках бессонниц.

Умирающий город! Отец мой! Прими же мой стон!

На виске моем кровь — это первый румянец,

А второй — кирпичи упадающих стен.

1921 г.

(источник — В. Шершеневич «Листы имажиниста»,

Ярославль, «Верхне-Волжское книжное издательство», 1997 г.)

АНГЕЛ КАТАСТРОФ

Истинно говорю вам: года такого не будет!..

Сломлен каменный тополь колокольни святой.

Слышите: гул под землею? Это в гробе российский прадед

Потрясает изгнившей палицей своих костей.

Жизнь бродила старухой знакомой,

Мы играли ее клюкой.

Я луну посвящал любимой,