Поединок. Выпуск 2 - [27]

— Вот оно что... А я всерьез поверил в существование левой церкви...

— Нет такой и в помине, милейший Фрэнсис. Одна видимость, мираж. Правда, среди священнослужителей есть кучка блаженных... Вроде падре Порфирио... К счастью, они не делают погоды.

Отец Лукас до сумерек просидел у меня. С упоением говорил о Мендосе, откуда был родом и куда я намеревался вылететь на следующий день. Нахвалил здешний мате[9], который нам подали в номер. Сокрушался, что я не видел аргентинского родео. Заметно оживился, покачиваясь в кресле, когда речь зашла о сравнительных достоинствах и недостатках англосаксонских женщин и латиноамериканок.

У самой Мендосы наш древний винтовой самолет попал в грозу. По-старчески задыхаясь и охая обоими моторами, он безропотно проваливался в воздушные ямы, мотался из стороны в сторону средь сизых туч, театрально подсвеченных отблесками молний.

Дождь почти утих, когда мы пошли на посадку.

Я возвращался в Буэнос-Айрес. Никаких дел в Мендосе у меня не было, но я решил остановиться там на пару дней, позволив себе маленькие вакации, столь необходимые после встряски в Сан-Мартин-де-лос-Андес. Тем более, что мне давно хотелось поглядеть на «жемчужину Кордильер», которую так нахваливали рекламные проспекты и мои аргентинские друзья.

Пообедав на скорую руку в гостиничном ресторане, я, как заправский турист, нанял пролетку и попросил возницу показать город. Тот услужливо приподнял засаленный цилиндр, щелкнул кнутом, и двухколесный музейный экспонат со скрипом тронулся с места.

Дома укрывались от любопытных глаз за нескончаемыми рядами развесистых деревьев, тронутых позолотой осеннего мая. Аллеи сменялись цветниками. Асфальт, умытый недавним дождем, влажно блестел. Редкие прохожие старательно обходили зеркальные лужи, в которых плескалось солнце, выглянувшее из-за туч.

На фоне буйной зелени, затопившей центр Мендосы, глуповато смотрелась с вывески потухшая стеклянная пальма, давшая имя какому-то невзрачному отелю, выбежавшему на угол узкой торговой улицы. Под полотняным навесом подъезда маялся златогалунный швейцар. Вот он засеменил к остановившемуся такси. Распахнул дверцу. Из автомобиля вышел и как-то странно огляделся по сторонам коротко стриженный крепкосбитый субъект, чье лицо показалось мне знакомым. «Роберто Тим? Быть того не может! Ведь он погиб в авиакатастрофе. В феврале в одном из соборов Сантьяго была отслужена месса за упокой его души... Да нет, я, конечно, обознался».

Пока я терзался сомнениями, пока раздумывал, не броситься ли вдогонку за незнакомцем, двойник Тима скрылся за стеклянными дверями «Ла пальмы».

«Померещилось», — окончательно решил я и приказал ехать к Холму славы. («Оттуда прекрасный вид на город, сеньор», — занудливо втолковывал мне Засаленный Цилиндр, погоняя неторопкого мерина.)

Вершину Сьерры-де-ла-Глория венчал величественный монумент в честь легендарного перехода через Кордильеры инсургентов генерала Сан-Мартина. Я взобрался на постамент, прислонился к позеленелому крутому боку генеральской лошади и вместе с ее бронзовым хозяином залюбовался захватывающей дух панорамой. Анды старыми монахинями в белых, туго накрахмаленных чепцах вечных льдов глядели на суетный, шумный, жизнелюбивый город, оазисом раскинувшийся у их ног. Именно оазисом, потому что за Мендосой простиралась неоглядная безводная пустыня.

Отсюда — полтора века назад — войска Сан-Мартина принесли свободу Чили. Отсюда, из Аргентины, подумалось с горечью, сегодня идет оружие для чилийских заговорщиков. Эта незатейливая, хотя и неожиданная для меня самого ассоциация наверняка порадовала бы Глорию.

Холодная скользкая сеть дождя опять нависла над долиной.

— В отель! — велел я вознице.

Дождевые капли шрапнелью ударили в кожаный верх экипажа, подстегивая порезвевшего мерина.

От монотонного заунывного цокота копыт бросало в дремоту. Я лениво вытащил из кармана плаща еще не читанную здешнюю газету. Пробежал первую страницу, сплошь составленную из телеграмм Ассошиэйтед Пресс и ЮПИ, — ничего интересного. Пролистал вторую, третью. С четвертой, мгновенно спугнув сонливость, мне криво ухмыльнулся Эль-Тиро. Подпись под фотографией гласила:

«Сегодня агенты чилийской национальной службы расследования арестовали на границе аргентинского контрабандиста Висенте Адольфо Марельо Венегас. («Так вот как его зовут на самом деле!») Конфискована большая партия легкого огнестрельного оружия, предназначенного, как полагают, для террористов из «Патриа и либертад». Задержанный вскоре предстанет перед судом». («Допрыгался, мерзавец!»)

Размышляя — не без злорадства — над судьбой щеголеватого гангстера (на снимке он был все в том же белоснежном костюме и при золотой цепочке, змеившейся по жилету), я отложил газету. Пролетку крепко тряхнуло, когда мы свернули с шоссе на булыжную мостовую окраинной улицы. «Новедадес де Мендоса», шурша, поползла с сиденья. Я придержал ее. В самом низу четвертой полосы увидел:

«Пресс-конференция Роберто Тима!»

Значит, коротко остриженный субъект, чье лицо мне показалось таким знакомым...

— Поезжай к «Ла пальме». Да поживее.

В феврале руководитель штурмовых отрядов «Патриа и либертад» Роберто Тим и его ближайший сообщник Мигель Хуан Сесса похитили принадлежавший аэроклубу Сантьяго спортивный самолет и вылетели в неизвестном направлении. Считалось, что машина упала в океан, поскольку поисковым партиям обнаружить ее следы на суше не удалось. Теперь, из текста, предпосланного сообщению о пресс-конференции, явствовало: сообщники главаря штурмовиков, горько оплакивавшие его безвременную кончину на заупокойной мессе, прекрасно знали, что Роберто Тим в добром здравии пребывает в Аргентине. Мистификация с воздушной катастрофой понадобилась для того, чтобы, исчезнув из поля зрения чилийских органов безопасности, он мог в глубокой тайне готовить мятеж против правительства Народного единства, организуя поставки оружия и нелегально наведываясь на родину. Несколько дней назад Тим был случайно задержан в мендосском аэропорту, но тут же выпущен на свободу.