Поединок. Выпуск 2 - [120]

Под этот восторженный дифирамб Какурину Воронов и задремал. Он не заметил, сколько проехали и где находились, только очнулся от ощущения того, что машина плывет. Подняв голову, бросил взгляд на панель приборов и увидел стрелку спидометра, стоящую на делении «65». За ветровым стеклом тянулась слегка мокрая от дождя лента шоссе. Навстречу, где-то в километре, шел грузовик. А их машина плыла по дороге боком.

Алексей не успел принять никакого решения. Оно пришло само — по-спортивному быстро, скорее инстинктивно, Алексей успел сжаться, повернуться боком, упереться в торпедо правой рукой, а левую закинуть за спинку. Наверно, это было все одновременно. Во всяком случае, он успел это сделать, пока взревевший мотором, — растерявшийся водитель вместо педали тормоза нажал на газ, — «Москвич» не прыгнул с трехметрового обрыва. Потом обрушился грохот, как будто заработала камнедробилка. И он, Воронов, уперся в белый-белый с мелкими дырочками потолок машины. И еще в пол... Потом удар. Все затихло так же стремительно, как начало грохотать.

Он лежал на плечах, ногами кверху, между передним и задним сиденьями. На месте левой двери зияла дыра, в которую Алексей и вывалился. Встав на ноги, осмотрелся. Нет, скорее прислушался: тихо-тихо наигрывал приемник, прижатый к полу, да громко, как бывает лишь в детективных фильмах, капал бензин из свернутой горловины бака. Потом увидел лежащий кверху колесами «Москвич», щедрую россыпь выбитых деталей позади и свои разорванные, окровавленные брюки, пробитые до белой кости ноги и вспухшие, в кровяной пене руки...

— Парень! Эй, парень! — громко позвал Алексей. — Обойдя машину и совсем не думая о себе, он увидел водителя, лежавшего на спине.

Грузовик, бежавший навстречу, со скрежетом затормозил, и водитель бросился к нему.

— Давай, бери парня! — сказал Воронов. — Больница далеко здесь?

— Километров пятнадцать... В Сельцах! — он кивнул в сторону, откуда они ехали.

— Скажешь по дороге инспектору Какурину, пусть приедет...

— Бате?! Скажу! — водитель бросил в кузов вырванное во время переворотов сиденье и помог положить на него художника. Тот хрипел...

— Гони, гони быстрее! — крикнул ему Воронов, но крик получился слабым.

— Вы-то как? — спросил водитель уже из кабины.

— Нормально. Гони!

На дороге подходили и останавливались машины, а Воронов будто и не видел этих людей — он смотрел на свои все отекающие руки в кровавых, лопавшихся от вздутия струпах, и никак не укладывалось у него в голове, что пострадавший — это он.

Какурин соскочил с мотоцикла почти на ходу. Он засеменил к Воронову. У Алексея, наверно, был такой страшный вид, что Батя растерянно спросил:

— А вы откуда, товарищ лейтенант?

Воронов кивнул головой в сторону лежавшего метрах в двадцати под склоном измятого и перевернутого кверху колесами «Москвича».

— Это невозможно, — еще более растерянно произнес Батя, но на этом, к счастью, его растерянность и кончилась... Воронов потерял сознание.

25

Первый раз Алексей очнулся еще в машине. Он лежал на носилках в «Скорой помощи». Или это ему только показалось, что он очнулся. Второй раз пришел в себя, когда она резко затормозила, и услышал слова встречавшего врача — пожилой полной женщины, участливо сказавшей грудным голосом:

— Ну и слава богу, что очнулся!

— Что, автогонщик? — голос принадлежал соседу по палате, возлежавшему на сооружении, лишь отдаленно напоминавшем кровать: широкая доска была положена прямо на козлы. Спрашивавший не шевелился, только глаза его смотрели на Воронова косо и насмешливо. — Прибыл, значит, в наш лагерь? Где тебя гробануло? На «Жигулях» небось?

— Не я был за рулем, — словно это могло служить оправданием, сказал Воронов.

— А-а... — протянул парень.

Вошла врач и прикрикнула на говорившего:

— Сидоров! Помолчите хоть немножко!

— Ну, как дела? — спросила она, присаживаясь на койку. — А ты в рубашке родился. Теперь сто лет жить будешь. Чудо какое-то — тридцать семь дырок и ни одной трещинки, ни одного перелома! Какурин сказал, что от машины лепешка кукурузная осталась. Судьба, голубчик. — Она как маленького погладила его по голове. — Тут к тебе приходили. Из Москвы. Но я не пустила. До завтра лежи тихонько и старайся не двигаться. Кто знает, какой силы сотрясение!

Первым наутро, после завтрака, вместе с врачом в палату вошел инспектор Какурин. В белом халате, накинутом прямо на мундир, Константин Степанович напоминал побитого пса, настолько виноватым было выражение его лица.

Воронов ободряюще улыбнулся ему.

— Ах, старый хрен! Моя вина! — запричитал он. — Две дырки ведь паршивцу сделал, а вас к нему посадил. Надо же!

— Глупости! Тут не угадаешь. Лучше скажите, что произошло? — Воронова не столько интересовали причины аварии, сколько он хотел отвлечь Какурина от причитаний. И тот клюнул. Сел на предложенный стул и начал:

— Так вот. Научили дитятю богу молиться, он и лоб расшиб. В шоферской профессии нос задирают, прости господи, раньше, чем успевают высморкаться. Так вот. Сказали, держись правой стороны, а он аж к обочине жался, так правила соблюдал. Ну и завалился передним правым колесом на глину. Когда в испуге руль крутанул, бетон и попридержал то колесико. Остальное — как волчком. Шесть раз вы крутанулись.