Поединок - [3]

— Никто не просил. — Леонидас повысил голос. — Я пришел, потому что так захотел. Вы у меня отчета спрашивать будете?

Хусто не ответил. Я указал ему на Чунгу, который стоял чуть поодаль. Хусто достал свой нож и швырнул ему. Нож плашмя ударился о тело Чунги, тот непроизвольно дернулся.

— Прошу прощения, — сказал я, ощупывая песок в поисках ножа. — Это я его уронил. Вот он.

— Ты скоро перестанешь быть таким вежливым, — пообещал Чунга.

Потом, так же как недавно это сделал я, в свете спички он провел пальцами по лезвию, молча вернул нам нож и быстро зашагал к Плоту. Несколько минут мы стояли, вдыхая запахи хлопкового поля, которые теплый ветерок относил к мосту. Позади нас по обоим берегам реки мерцали огни города. Тишина была почти полной, только иногда ее нарушал лай собак или ослиный рев.

Со стороны Плота донесся чей-то голос:

— Готовы?

— Готовы— крикнул я в ответ.

Парни возле Плота зашевелились, послышались тихие голоса, потом одна из фигур отделилась от других и, хромая, направилась к центру пространства, ограниченного двумя нашими группами. Я увидел, что Хромой водит ногой по земле: проверяет, нет ли вокруг каких-нибудь ям, камешков. Я поискал взглядом Хусто: Леон и Брисеньо положили руки ему на плечи, Хусто резко сбросил их. Поравнявшись со мной, он улыбнулся. Я пожал ему руку. Хусто уже шагал к Плоту, когда к нему подскочил Леонидас и приобнял за плечи. Старик протянул Хусто свой плащ. Я стоял рядом.

— Не приближайся к нему ни на секунду. — Старик говорил негромко, голос его чуть дрожал. — Только издали. Танцуй вокруг, пока он не вымотается. Особенно береги живот и лицо. Рука должна быть все время вытянута. Пригибайся, ступай уверенно. Если поскользнешься, брыкайся, пока он не отстанет… Теперь идите и ведите себя как мужчины…

Хусто слушал, склонив голову. Я думал, он обнимет старика, но он ограничился одним резким жестом: схватил протянутый плащ и обмотал вокруг левой руки. Наконец он пошел, уверенно ступая по песку, высоко подняв голову. Узкая полоска металла в его правой руке слабо поблескивала. В двух метрах от Хромого Хусто остановился.

Несколько мгновений они стояли неподвижно, в молчании, взглядами они, конечно же, говорили друг другу, насколько сильна их ненависть. Они разглядывают друг друга, мускулы под одеждой напряжены, руки с яростью сжимают рукояти ножей. Издали, наполовину скрытые теплой темнотой ночи, они не походили на двух людей, готовых к сватке, — скорее на две статуи, отлитые из какого-то черного металла, или на тень от двух молодых крепких деревьев на берегу реки, но тени эти висели в воздухе, а не ложились на песок. Почти одновременно, как будто повинуясь чьему-то властному приказу, оба пришли в движение. Хусто, возможно, был первым: на секунду раньше его тело от коленей до плеч начало легонько покачиваться; Хромой тоже начал подрагивать, повторяя движения Хусто, не сходя с места. Они стояли в одинаковых позах: правая рука вытянута, чуть согнута в локте, острие ножа нацелено точно на противника, левая рука, обернутая плащом, бесформенная, громадная, поднята, как щит, к самому лицу. Вначале двигались только их торсы; головы, руки и ноги оставались неподвижными. Потом их тела почти неощутимо начали изгибаться, спины удлинились, ноги согнулись в коленях — как перед прыжком в воду. Первым атаковал Хромой: внезапно он прыгнул вперед, его рука быстро описала круг. Нож, задевший, но не ранивший Хусто, еще не завершил своего рисунка в пустоте, когда Хусто сдвинулся с места. Не раскрываясь навстречу Хромому, он шел по кругу, легко скользя по песку, все убыстряя ритм своих шагов. Хромой кружился на одном месте. Он еще больше сгорбился и поворачивался всем телом вслед за противником, не спуская с него взгляда, будто под гипнозом. Неожиданно эта пляска оборвалась: мы увидели, как Хусто всем телом обрушился на Хромого и в ту же секунду вернулся в прежнее положение, словно кукла на пружинах.

— Ну вот, — прошептал Брисеньо, — он его оцарапал.

— По плечу, — бросил Леонидас. — И то чуть-чуть. Хромой не вскрикнул, в его движениях ничего не изменилось, он продолжал свой танец, а Хусто теперь не просто ходил по кругу: он то приближался к Хромому, то отходил назад, то открываясь, то закрываясь, предлагая и в то же время оберегая свое тело; проворный и верткий, он то разжигал, то остужал пыл своего противника, словно опытная любовница. Он хотел измотать Хромого, но тот обладал и опытом, и терпением. Все так же сгорбившись, он начал пятиться назад; круг разомкнулся, Хусто пришлось оборвать свой танец и следовать за ним. Хусто продвигался вперед мелкими шажками, вытянув шею, закрыв лицо плащом, свисающим с левой руки; Хромой отступал, подволакивая ноги, согнувшись так, что почти касался коленями земли. Хусто дважды выбрасывал руку вперед, но оба раза находил только пустоту. «Не подходи слишком близко», — сказал рядом со мной Леонидас, так тихо, что только я его и расслышал, в тот момент, когда бесформенная расплывшаяся фигура, сделавшаяся совсем маленькой, сморщенная, как гусеница, неожиданно начала расти и распрямляться, обретая обычные свои размеры, закрывая от нас Хусто. Секунду, две или, может быть, три мы, не дыша, Смотрели на страшное объятие двух врагов, слившихся воедино; до нас долетел странный звук, больше всего похожий на отрыжку, — первое, что мы услышали с начала боя. Еще через секунду от этой единой гигантской тени отделилась другая, более тонкая и стройная; два быстрых шага назад — и между противниками снова выросла невидимая стена. Теперь свой танец начал Хромой, он делал шаг правой ногой, потом подтаскивал левую. Я напрягал зрение, пытаясь сквозь ночную мглу рассмотреть тело Хусто и понять, что же произошло в те три секунды, когда Хромой и Хусто, обнявшись крепко, как любовники, были единым телом. «Отодвинься, — очень тихо произнес Леонидас. — Какого черта ты стоишь так близко?» Именно в этот момент, как будто бы легкий ветерок донес до него слова старика, Хусто начал подпрыгивать так же, как Хромой. Хитрые, внимательные, злые, оба с молниеносной быстротой переходили от обороны к нападению, но никому из двоих не удавалось застать противника врасплох: когда один резко выбрасывал вперед правую руку, как будто швыряя камень, — не для того, чтобы достать своего врага, а чтобы обмануть его, на мгновение вывести из равновесия, найти брешь в его защите, — другой неизменно отвечал автоматическим движением левой руки. Я не мог видеть лиц, но, закрывая глаза, видел их лучше, чем если бы находился рядом: Хромой потеет, рот закрыт, свиные глазки за полуопущенными веками горят, кожа на лице слегка дергается, крылья носа и огромный рот подрагивают; на лице у Хусто — его обычная маска презрения ко всему, ярость еще больше подчеркивает это презрение, губы повлажнели от напряжения и усталости. Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Хусто бросился на Хромого — слепо, безрассудно, предоставляя тому все преимущества, подставляя лицо, полностью раскрываясь в своем нелогичном порыве. Злость и нетерпение приподняли его тело над землей, резкий силуэт как-то странно завис в воздухе, потом обрушился на свою жертву. Эта дикая вспышка ярости, видимо, застала Хромого врасплох: на мгновение он остановился в нерешительности, а когда изогнулся, метнув правую руку вперед, как стрелу, и закрыл от наших глаз сверкающее лезвие, за которым мы следили как зачарованные, мы поняли, что безумный выпад Хусто был не напрасен.