Поединок с тенью - [3]

Дед всегда относился к ней ласково-отчужденно, однако с возрастом она замечала, что слуги, свита, домашние шуты-карлики и даже самый ничтожный поваренок выказывали ей меньше почтения, чем ее спесивым кузинам, чьи обноски Дженевре приходилось донашивать.

Джилберт, ее новый опекун, поведал ей, что, когда матери Дженевры было семнадцать лет, ее отправили во дворец, служить королеве Филиппе. Приблизительно через год она вернулась домой, беременная. Несчастная отказывалась говорить, кто отец ребенка, однако утверждала, что он благородного происхождения! И намерения его благородны – скоро он приедет за ней.

– Но он, разумеется, не приехал, – злорадно заметила присутствовавшая при беседе Ханна. – Поскольку ты родилась вне брака, дорогая моя Дженевра, тебе нечего и мечтать о благородных женихах, разве что какой-нибудь мужик позарится. Во всяком случае, запомни одно: я не намерена жить с тобой под одной крышей.

– Но это не ваша крыша, – возразила Дженевра, уязвленная жестокими словами тетки. – Это дом моего дяди.

– Он живет моим умом, а я полагаю, что лучший выход для тебя – монастырь. Там ты избавишься от моей опеки и научишься уважению к старшим.

– Но, тетя…

– Ради Бога, не возражай. Мы уже договорились с обителью Пресвятой Девы. Ты отправляешься в понедельник. Так что Мег соберет твои вещички и заодно свои – она поедет с тобой. А дядя обеспечит вам эскорт, путь неблизкий.

Тогда, в десять лет, как Дженевра могла воспротивиться? Спровадив сироту в монастырь, опекуны не баловали ее знаками внимания. Только на Рождество они присылали ей небольшую сумму, которую монахини передавали девочке в качестве подарка от родственников. Однако в последние годы даже эти скудные подачки прекратились, и Дженевра стала подозревать, что в монастыре ее держат из жалости. Ладно – что было, то было, монастырь уже позади. А впереди? Что ее ожидает впереди?

Девушка устремила взгляд на арену. Золотой Орел был, без сомнения, воплощением рыцарской доблести и отваги. «Ничего не скажешь, с женихом ей, судя по всему, повезло. Сен-Обэн уже выиграл целую гору оружия, изъятого у его поверженных соперников, а теперь поскакал вперед, чтобы получить высшую награду – приз графа. Когда он подъехал, Дженевра разглядела такого же, но меньшего по размеру орла, изображенного на одной четверти его щита. Видимо, орел с распростертыми крыльями украшал оружие его предков на протяжении нескольких поколений.

Рыцарь поднял своего коня на дыбы перед графом и откинул забрало. Кряжистый граф, фигурой напоминавший старый дуб, – нагнулся вперед и вручил пажу дорогой золотой поднос, чтобы тот передал его Сен-Обэну.

А потом…

– Я думаю, вам следует возвратить шарф, милорд, – произнес граф и указал на Дженевру.

Та, пристыла к месту.

Сен-Обэн опустил поводья и отцепил от шлема зеленый шелк. Вытащив копье, он наклонил наконечник, защищенный похожим на корону венчиком, и обмотал вокруг него шарф. Потом, плавно направив лошадь к Дженевре, свесился с седла и выставил вперед копье, чтобы она могла забрать свою вещь.

Смущенно протянув руку за шарфом, Дженевра осмелилась посмотреть на будущего супруга. Она почти не разглядела его лица, увидев лишь пару ярко-синих глаз, внимательно и бесстрастно разглядывавших ее лицо. И еще – крючковатый нос.

Из-за металлического шлема голос его звучал приглушенно:

– Благодарю вас, демуазель. Ваш шарф принес мне удачу.

Потом он пришпорил своего коня и поскакал с поля под непрекращающиеся радостные возгласы толпы.

Дженевра сидела не шевелясь, пока Мег старательно расчесывала ей волосы, дабы ее питомица выглядела как можно лучше на церемонии обручения.

– Похоже, он славный человек, – проговорила Мег, словно прочитав мысли, хозяйки. – Можно сказать, исполнение супружеского долга не доставит вам огорчений.

– Да, – согласилась Дженевра, размышляя, в чем же, собственно, будет состоять этот самый супружеский долг. Почему-то припомнились непристойные ужимки слуг и сквайров,[2] утолявших свою страсть в темных закоулках. Хотя это навряд ли имело какое-то отношение к долгу.

«Раз уж это необходимо для зарождения новой жизни, Господь, надо полагать, сделал акт соития приятным», – подумала Дженевра, признав, что внешность Роберта Сен-Обэна пробудила в ней томление и какую-то смутную боль. Перспектива исполнения супружеского долга показалась ей волнующей.

– Надеюсь, я научусь любить его.

– Да поможет тебе Господь, ибо любовь между мужем и женой облегчает бремя жизни.

– А вдруг он не полюбит меня? – Дженевра так печально произнесла это, что Мег перестала расчесывать девушку и крепко обняла ее, как в детстве.

– Конечно, он не мальчишка, такого на мякине не проведешь, – заявила Мег. – Но ты молода, хороша собой, и сердечко у тебя доброе…

– Какое там «хороша собой»! – возразила Дженевра. – Зеркало каждый день напоминает мне, что я не красавица. И сердечко у меня не такое доброе, коль я жажду задушить тетушку Ханну! Впрочем, к дядюшке я тоже теплых чувств не питаю. – Внезапно Дженевра развернулась и пылко обняла Мег. – Я люблю только тебя, моя дорогая Мег!

– Но если твой муж окажется человеком хорошим, ты и его полюбишь, – заверила ее Мег. – А что до твоей внешности, тут тебе сокрушаться нечего, уточка моя. У тебя тонкие косточки.