Поединок крысы с мечтой - [32]
Уже по пересказу фабулы легко заметить, что произведение Уиндема (как и другие вещи того же антиутопического ряда) не только идет вразрез с надеждами и чаяниями угнетенного пола, взыскующего свобод, но и переполнено логическими лакунами (зачем, допустим, потребовалось выводить антикрысиный вирус, если в мире и так полно хороших ядохимикатов?). Однако, насколько известно автору этих строк, за годы, прошедшие после написания Дж. Уиндемом повести, со стороны женщин-фантасток не было предпринято ни одного заметного контрвыступления на ту же тему.
И так ведь понятно: мир, в котором исчезли бы не мужчины, а женщины, в считанные годы приказал бы долго жить.
1996
Петушком впереди прогресса
Чарлз Шеффилд. Мыслями в Джорджии. Журнал «Если»
Всякому овощу – свое время. Сверлильный станок не нужен кроманьонцу, микроскоп бесполезен Александру Великому, в доколумбову эпоху трансатлантический кабель был бы просто ересью (с кем переговариваться, если Америка еще не открыта?). Даже шар-монгольфьер с вопящим мужиком на борту во времена Андрея Рублева оказывался лишь красивым поэтическим анахронизмом Тарковского, к реальности отношения не имеющим. Медленная поступь научно-технического прогресса обеспечивала цивилизации должную устойчивость; подобно тому, как от детей взрослые прячут спички и ножницы, эволюцию техники на ранних стадиях развития общества сдерживал некий встроенный защитный механизм. В пору детства человечества сама последовательность открытий и изобретений не позволяла людям раньше времени прикоснуться к опасным игрушкам – тем, возня с которыми при неблагоприятных обстоятельствах могла бы привести недозрелые социумы к роковым последствиям: от поспешного разочарования в господствующих религиозных доктринах до коллективного суицида.
Но что не дозволено эволюции – по плечу писателям-фантастам. Начиная с Марка Твена, создателя романа о трудолюбивом янки при дворе короля Артура, авторы произведений в жанре сайенс-фикшн неоднократно ставили мысленные эксперименты. Они переносили разнообразные изобретения в не свойственные им эпохи, чтобы затем с любопытством вивисекторов наблюдать, как историческая буря будет перевешивать вывески и сколько народа будет затронуто причинно-следственным цунами.
Традиционно существовало два полярных подхода к развитию темы: оптимистический и пессимистический. Пессимисты вроде упомянутого Твена полагали, будто несвоевременное открытие обязательно произведет эффект искры в сухом лесу, после чего уютное доброе-старое время элементарно выгорит дотла вместе с его обитателями (нечто подобное у Твена и произошло с наивными рыцарями, чьи доспехи соприкоснулись с проводами под напряжением). Собственно говоря, интрига многих американских НФ романов о хронопутешествиях – включая «Конец Вечности» Айзека Азимова – была построена на том, что некие предметы (атомные двигатели или кофеварки – неважно!) попадали в чужое время, и доблестным парням из будущего приходилось совершать чудеса героизма, дабы загасить темпоральный пожар и не дать свершиться катаклизму.
Со своей стороны, фантасты-оптимисты считали, что время обладает колоссальной инертностью: поскольку-де изобретение, явленное некстати, возникает отнюдь не вследствие насущной необходимости, оно будет довольно быстро перемолото в жерновах истории и сгинет бесследно.
Чарлз Шеффилд, судя по опубликованному рассказу, примыкает к партии оптимистов. В его произведении механический компьютер, построенный гением-самоучкой еще в середине XIX века, так и остается нонсенсом, диковинкой, значение которой не может осознать даже сам изобретатель. Чуда не происходит, техническая революция той поры аккуратно обходит выдумку гения стороной, эра «ноутбуков» не приближается ни на год. Единственное, на что сгодится металлический динозавр – это стать подарком случайно залетевшим инопланетянам, которые, должно быть, приберут этот пра-компьютер себе в коллекцию и будут потом показывать на Альфе Центавра...
Разумеется, деление фантастов на оптимистов и пессимистов по названному принципу более чем условно. Если считать неожиданные прорывы в будущее не мрачными шутками эволюции, а, напротив, «звездными часами человечества», то сторонников гипотезы инертности времени нетрудно отнести к числу ретроградов, нытиков-маловеров и т. п. Однако на вопрос о том, что же важнее: «звездный час» или все-таки стабильность социума, – однозначного ответа нет до сих пор. Рискуя навлечь на себя упреки в ретроградстве, автор этих строк предпочел бы проиллюстрировать свою точку зрения известной притчей Уильяма Голдинга «Чрезвычайный посол».
У Голдинга римскому императору доставлялось несколько самоновейших изобретений, среди которых были паровой двигатель и печатный пресс. Старый проницательный император, оценив диковинки, решал, как мы помним, побыстрее предать их забвению, а преждевременного гения Фанокла – послать куда подальше, в Китай. И, между прочим, еще пожалел парня: мог бы просто приказать оторвать умную голову. Чтобы не суетился, не забегал вперед, не лез поперед эволюции в пекло.
Потому что крот истории медленно роет, но не нуждается в помощи экскаватора.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Научно-фантастические произведения сборника объединены темой детства. В нем участвуют как признанные мастера советской фантастики, так и начинающие авторы.Зарубежная фантастика представлена рассказами Филипа Дика, Фрица Лейбера и Стивена Кинга.В разделе «Публицистика» помещена статья Р. Арбитмана «Сквозь призму грядущего…», исследующая тему «Детство как художественный образ» на примерах из научной фантастики.Книга рассчитана на широкий круг читателей. Составитель Виталий Тимофеевич БАБЕНКО.Рецензенты; Г.
«Эти заметки были написаны в разные годы, по разным поводам, и к тому моменту, когда удалось собрать их вместе, многое изменилось, и в фантастике, и в жизни — так что в тексты пришлось уже вносить некоторые исправления и дополнения (публицистика, даже литературная, имеет свойство быстро стареть)», — говорит о своей книге Роман Арбитман.
«Эти заметки были написаны в разные годы, по разным поводам, и к тому моменту, когда удалось собрать их вместе, многое изменилось, и в фантастике, и в жизни — так что в тексты пришлось уже вносить некоторые исправления и дополнения (публицистика, даже литературная, имеет свойство быстро стареть)», — говорит о своей книге Роман Арбитман.
Известный критик Роман Арбитман (он же автор детективов Лев Гурский) написал первый в России путеводитель по современным англоязычным сериалам. Среди них не только наиболее популярные телепроекты, но и те, что по разным причинам незаслуженно обойдены вниманием массового зрителя.
He хватайтесь, пожалуйста, за красный карандаш: в названии нет опечатки. Равно как и нет здесь издевки над словом «литература». Обычно Роман Арбитман пишет о книжках, но тут, разнообразия ради, решил написать о жизни. Получилось далеко не так весело, как обычно, но все претензии, пожалуйста, к жизни, a не к автору. Он ведь только зеркало: что видит, то и отражает. Злопыхатели, конечно, скажут, что Арбитман — зеркало кривое, и будут отчасти правы. Ну да, немного кривоватое, a что? Идеальной прямизны нет даже в Палате мер и Весов, a уж в нашей Палате № 6 нет ее и подавно.
Литературная газета (Москва).- 1989.- 29 марта.- (№ 13 (5235)).- С. 4.
«„Герой“ „Божественной Комедии“ – сам Данте. Однако в несчетных книгах, написанных об этой эпопее Средневековья, именно о ее главном герое обычно и не говорится. То есть о Данте Алигьери сказано очень много, но – как об авторе, как о поэте, о политическом деятеле, о человеке, жившем там-то и тогда-то, а не как о герое поэмы. Между тем в „Божественной Комедии“ Данте – то же, что Ахилл в „Илиаде“, что Эней в „Энеиде“, что Вертер в „Страданиях“, что Евгений в „Онегине“, что „я“ в „Подростке“. Есть ли в Ахилле Гомер, мы не знаем; в Энее явно проступает и сам Вергилий; Вертер – часть Гете, как Евгений Онегин – часть Пушкина; а „подросток“, хотя в повести он – „я“ (как в „Божественной Комедии“ Данте тоже – „я“), – лишь в малой степени Достоевский.
«Много писалось о том, как живут в эмиграции бывшие русские сановники, офицеры, общественные деятели, артисты, художники и писатели, но обходилась молчанием небольшая, правда, семья бывших русских дипломатов.За весьма редким исключением обставлены они материально не только не плохо, а, подчас, и совсем хорошо. Но в данном случае не на это желательно обратить внимание, а на то, что дипломаты наши, так же как и до революции, живут замкнуто, не интересуются ничем русским и предпочитают общество иностранцев – своим соотечественникам…».
Как превратить многотомную сагу в графический роман? Почему добро и зло в «Песне льда и огня» так часто меняются местами?Какова роль приквелов в событийных поворотах саги и зачем Мартин создал Дунка и Эгга?Откуда «произошел» Тирион Ланнистер и другие герои «Песни»?На эти и многие другие вопросы отвечают знаменитые писатели и критики, горячие поклонники знаменитой саги – Р. А. САЛЬВАТОРЕ, ДЭНИЕЛ АБРАХАМ, МАЙК КОУЛ, КЭРОЛАЙН СПЕКТОР, – чьи голоса собрал под одной обложкой ДЖЕЙМС ЛАУДЕР, известный редактор и составитель сборников фантастики и фэнтези.
«Одно из литературных мнений Чехова выражено в таких словах: „Между прочим, читаю Гончарова и удивляюсь. Удивляюсь себе: за что я до сих пор считал Гончарова первоклассным писателем? Его Обломов совсем не важная штука. Сам Илья Ильич, утрированная фигура, не так уже крупен, чтобы из-за него стоило писать целую книгу. Обрюзглый лентяи, каких много, натура не сложная, дюжинная, мелкая; возводить сию персону в общественный тип – это дань не по чину. Я спрашиваю себя: если бы Обломов не был лентяем, то чем бы он был? И отвечаю: ничем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник вошли восемь рассказов современных китайских писателей и восемь — российских. Тема жизни после смерти раскрывается авторами в первую очередь не как переход в мир иной или рассуждения о бессмертии, а как «развернутая метафора обыденной жизни, когда тот или иной роковой поступок или бездействие приводит к смерти — духовной ли, душевной, но частичной смерти. И чем пристальней вглядываешься в мир, который открывают разные по мировоззрению, стилистике, эстетическим пристрастиям произведения, тем больше проступает очевидность переклички, сопряжения двух таких различных культур» (Ирина Барметова)
«Хуберт Зайпель имеет лучший доступ к Путину, чем любой другой западный журналист» («Spiegel»). В этом одно из принципиально важных достоинств книги – она написана на основе многочисленных личных встреч, бесед, совместных поездок Владимира Путина и немецкого тележурналиста. Свою главную задачу Зайпель видел не в том, чтобы создать ещё один «авторский» портрет российского президента, а в том, чтобы максимально точно и полно донести до немецкого читателя подлинные взгляды Владимира Путина и мотивы его решений.
Книга посвящена истории русского неоязычества от его зарождения до современности. Анализируются его корни, связанные с нарастанием социальной и межэтнической напряженности в СССР в 1970-1980-е гг.; обсуждается реакция на это радикальных русских националистов, нашедшая выражение в научной фантастике; прослеживаются особенности неоязыческих подходов в политической и религиозной сферах; дается характеристика неоязыческой идеологии и показываются ее проявления в политике, религии и искусстве. Рассматриваются портреты лидеров неоязычества и анализируется их путь к нему.
В конце 1960-х годов, на пороге своего пятидесятилетия Давид Самойлов (1920–1990) обратился к прозе. Работа над заветной книгой продолжалась до смерти поэта. В «Памятных записках» воспоминания о детстве, отрочестве, юности, годах войны и страшном послевоенном семилетии органично соединились с размышлениями о новейшей истории, путях России и русской интеллигенции, судьбе и назначении литературы в ХХ веке. Среди героев книги «последние гении» (Николай Заболоцкий, Борис Пастернак, Анна Ахматова), старшие современники Самойлова (Мария Петровых, Илья Сельвинский, Леонид Мартынов), его ближайшие друзья-сверстники, погибшие на Великой Отечественной войне (Михаил Кульчицкий, Павел Коган) и выбравшие разные дороги во второй половине века (Борис Слуцкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов)