Поединок - [25]

Теперь можно пообщаться с кем угодно — Щавелем, Редисом, Чесноком, а также любым другим овощем или фруктом. Да хоть с самим чертом! Тема для разговора найдется с кем угодно, а бодряка — не занимать. Прет ну просто бешеным фонтаном, который ничем не заткнуть.

— Ништяк раскумарило, — выныривает откуда-то из омута блаженства ровный, без эмоций, голос Цинги. — Скажи, по кайфу, да?

— Ну, — соглашаюсь я и намереваюсь сообщить благодетелю нечто гораздо большее из области посетивших меня ощущений, но тут Цингу отзывают в сторонку, побаиваясь, видно, меня — хотя чего меня опасаться, я ведь такой же красноглазый, как и они, — подошедшие парни. Типичные коматозники: иссохшие, дерганые, с вымученными улыбками.

Ну вот наконец и Щавель. Загоняет свой вишневый «БМВ» прямо на тротуар. Ему, видимо, можно. Справка какая-нибудь имеется, пропуск, бумага из мэрии, городского собрания или Государственной думы. А может, и зря я возношу его так высоко и он пользуется всего лишь расположением окрестных ментов?

Кличку свою Щавель получил, должно быть, за узкий разрез глаз, отчего все время, когда его видишь, создается впечатление, что он жмурится. Будто щавеля обожрался. Бычья — расхожая среди братвы — шея. Тяжелые руки-дубины. Стрижка, правда, не бандюганская — обычная, как у нормальных людей. На вид бригадиру лет тридцать. Взгляд цепкий, въедливый. Атакующий взгляд. Сразу блокирующий волю собеседника и высвечивающий его нутро, словно рентгеном. Боюсь, без дозняка кокса я выглядел бы совсем бледно. Хотя, возможно, это говорят во мне именно возбужденные эмоции.

— Ну, чо у тебя, парень, какие вопросы надо решить? — с ходу интересуется Щавель, засовывая руки в карманы короткой замшевой куртки.

Объясняю без ненужных подробностей суть дела: одной моей знакомой нужна подстраховка при получении денег от покупателя ее квартиры. За долю. Только, естественно, в разумных пределах. Скажем, пять процентов. От сорока тонн баксов это будет два штукаря.

Стараюсь не выглядеть лохом, не говорю лишних слов, а в произносимое вкладываю вес. Не знаю, насколько впечатляет Щавеля, но, по собственной оценке, роль толкового барыги, нуждающегося в прикрытии, удается мне неплохо. Но что там шевелится в подкорке у Щавеля, узнать очень непросто: узкие щелки глаз не пускают к нему в душу чужие взгляды.

— Когда это надо? — спрашивает Щавель, полоснув меня глазами-лезвиями.

— На днях.

— На днях — это завтра, послезавтра, через неделю? Когда конкретно?

— Дня через три.

— Нет проблем. Через Циркуля накануне передашь. Решим вопрос.

Меня распирает ликование. Достаточно молчаливого присутствия Щавеля при сделке, чтобы у кидал, если к таковым относится позарившийся на Настюхину квартиру азербот или его дружки, пропало всякое желание осуществлять свой коварный замысел.

— Ты сам будешь? — спрашиваю Щавеля, обращением на «ты» давая понять, что я — уже давно не мальчик и к таким парням, как он, пусть даже очень крутым, обращаюсь именно так — и не иначе.

— Не, вряд ли, — качает головой Щавель, словно в свою очередь тоже объясняя, что подобные задания — не по его чину. — Из пацанов кто-нибудь подъедет.

— А может, лучше ты сам, а? Лично? — мне очень хочется, чтобы свою рожу азерботу предъявил непременно сам Щавель.

— Посмотрим. Там видно будет. Главное, считай, что мы впрягаемся.

Что ж, это действительно главное — обеспечение поддержки самой, наверное, сильной группировки великого города. А кто уж непосредственно будет осуществлять акцию прикрытия — не все ли равно? И тогда у меня остается к Щавелю последний вопрос: нельзя ли получить кредитообразно полштукаря зеленых, под любые проценты, — до расчета с покупателем квартиры. То есть буквально на три дня. Это мой дежурный вопрос. Последнее время я задаю его всем — и готов задать кому угодно, бригадиру или даже главарю любой, возможно, самой могущественной и страшной банды. Если есть хоть малейшая надежда, что моя просьба будет услышана, а еще пуще — удовлетворена, я не упускаю возможности привязаться с ней к любому человеку. Пусть даже он авторитет в такой специализации, как убийство других людей.

— А куда тебе полштуки на три дня? — выпытывает Щавель, изрубая меня в капусту своими глазами-бритвочками.

— Да так. Справки разные собрать. За срочность платить надо. Долг отдать. Да и на жизнь.

— А может, на это? — Щавель кивает в сторону Цинги, угодливо застывшего рядом, подразумевая содержимое его карманов.

— Ну, и на это тоже, — сдаюсь я. Чего, в конце концов, корчить из себя, как говорил когда-то мой дружок Балда, интеллигента. Цинга наверняка первым делом растрезвонил Щавелю, что я — постоянный клиент по этой части.

Удовлетворившись моей искренностью, Щавель переводит взгляд на Цингу и бесцветно — не прося, но и не приказывая — говорит:

— Скинь ему два грамма мела. Он через три дня разбашляется.

К нотариальной конторе мы с Настюхой подъезжаем на такси, к девяти часам утра, как наказано нашим пастырем, агентом «Дома плюс» — сухощавеньким пареньком в очечках и пиджачке. Он ждет нас у входа, приветственно вскидывая бровки. Мы с Настюхой обсажены на всю катушку…