Подземная железная дорога - [90]

Глория как могла выхаживала нежданную гостью. Послали за доктором, который приехал верхом. Но лихорадку, трепавшую Маргарет, было не унять. Через несколько дней она скончалась.

В следующий раз, когда Джону Валентайну пришлось ехать на восток по делам, он по объявлению случайно забрел на собрание аболиционистов. Замерзшая в снегу несчастная была вестницей племени обездоленных. Он добровольно стал их предстоятелем.

Уже осенью его ферма превратилась в новое отделение подземной железной дороги, где было полно и «проводников», и «пассажиров». Кое-кто из беглых не спешил уезжать. Если ты впрягался в работу, можно было оставаться и жить, сколько душе угодно. На ферме выращивали кукурузу. На заросшем травой пятачке беглый каменщик поставил кузню для беглого же кузнеца, и тот гвозди ковал как выплевывал. Из напиленного леса понаделали домов. По пути в Чикаго на ферму заехал знаменитый аболиционист и задержался на неделю. Знаменитые ораторы и люди искусства стали приезжать на субботние дискуссии по негритянскому вопросу. У некой свободной гражданки США в Делавэре жила сестра, которой приходилось несладко, и эта сестра решила в поисках лучшей доли переехать на Запад. Валентайны и прочие обитатели фермы, имевшие детей, предложили платить ей за уроки с малышами, и недостатка в учениках не было.

По словам Роя, светлая кожа Джона Валентайна, позволила ему быстро прикупить в округе землицы для тех, у кого лица были куда темнее: бывших негров с плантаций, подавшихся на Запад, беглых невольников, для которых его ферма стала землей обетованной. Стала смыслом и целью. Когда Валентайны прибыли в Индиану, часть штата, где они осели, была практически необитаема. Это потом на волне неистребимой американской жажды экспансии одно за другим стали появляться новые поселения. К тому времени негритянская ферма успела превратиться в извечную часть ландшафта – как холм или рукав реки. Чуть не у половины всех магазинов Валентайн числился в постоянных поставщиках; обитатели его фермы со своими товарами заполняли рыночные площади и воскресные ярмарки.

– Вот место, чтобы набраться сил, – говорил Коре Рой, когда поезд мчал их на север. – Там можно оглядеться и начать готовиться к следующему отрезку пути.

Давеча за ужином пьяный Риджуэй утверждал, что Кору с матерью надо извести, чтоб «в императиве не было погрешности». Что же это за миропорядок, если две женщины могут его перевернуть?

Рой тогда ничего не рассказал ей о философских диспутах, которые разгорались на субботних собраниях. О Минго с его программой следующей ступени развития цветного населения. О Ландере, чьи изящные, но сложные умопостроения не сулили простых решений. Он также обходил молчанием истинную причину нарастающей неприязни белых поселенцев к негритянскому аванпосту в сердце Индианы. Противоречия, о которых он ни словом не обмолвился, вскоре сами проявятся.

А пока состав, подобно утлому суденышку в немыслимо огромном море, дребезжал себе по подземному тоннелю, рассуждения Роя возымели действие: шлепнув ладонями по диванным подушкам, Кора заявила, что ферма – это то, что ей нужно.

Джастин погостил на ферме несколько дней, чуть отъелся и отправился к родне на Север. Потом от него пришло письмо с описанием встречи и его новой должности в строительной компании. Ниже стояли сделанные цветными чернилами подписи его племяшек. От них веяло задором и простодушием. Ферма Валентайнов предстала перед Корой во всем своем соблазнительном многообразии, так что ей и в голову не приходило ехать куда-то дальше. Она влилась в работу. Этот труд был ей знаком, она чувствовала ритмы сева и уборочной, понимала задачи, которые диктовали, сменяя друг друга, времена года. Картины городской жизни стирались из памяти – что она знала о таких городах, как Нью-Йорк и Бостон? Кора с рождения возилась с землей.

Через месяц после приезда, стоя в зеве призрачного тоннеля, она по-прежнему не сомневалась в правильности сделанного выбора. Они с Роем собрались было возвращаться на ферму, как из мрачных подземных глубин дохнул порыв ветра, словно что-то надвигалось на них, темное, прошлое. Кора стиснула локоть Роя:

– Зачем ты привел меня сюда?

– Нам не положено говорить про то, чем мы тут занимаемся. И пассажирам не стоит распространяться о работе железной дороги, чтоб не ставить под угрозу множество хороших людей. Говорить-то им никто не запрещает, все сами молчат.

Так оно и было. Историю своего побега Кора описывала в самых общих чертах, обходя молчанием тоннели. Это касалось только ее, ее тайна, которую и в голову не придет кому-то рассказывать. Не постыдная тайна, просто глубоко личная, настолько тесно связанная с внутренним естеством, что делиться ей становилось невозможным.

– Я привел тебя сюда, потому что ты видела больше участков железной дороги, чем все остальные. Я хотел, чтобы ты поглядела, как все складывается. Или не складывается.

– Но я же просто пассажирка!

– О том и речь, – отозвался Рой, протирая очки полой рубахи. – Подземная железная дорога – это не только те, кто на ней работает. Она куда больше. Это и все вы тоже. Крупные ветки и крохотные ответвления. У нас есть новые локомотивы, есть развалюхи-паровозы, а есть и дрезины вроде этой. Они ходят всюду: в места, которые мы знаем и которых не знаем. Прямо под нами лежит тоннель, а куда он ведет – неизвестно. Мы не можем этого понять, хотя работаем на этой дороге. Но вдруг тебе удастся?