Подземная железная дорога - [67]

Подобно отцу Этель, Мартин тоже регулярно ходил к темнокожей девчонке наверх, правда, делал он это иначе, чем тесть, но и тот, и другой спускались вниз преображенными. И тот, и другой преодолевали ветхозаветный раскол ради своих личных целей.

Но если им можно, почему ей нельзя?

Всю жизнь Этель вынуждена была во всем себе отказывать. В миссионерской деятельности. В возможности благодетельствовать. Дарить любовь в той степени, какой хочется. Когда девчонка занемогла, Этель почувствовала, что час, которого она ждала всю жизнь, наконец-то пробил. В конечном счете, если не она отправилась в Африку, то Африка сама пришла к ней.

Этель поднялась наверх, как некогда ее отец, чтобы лицом к лицу встретиться с чужим человеком, который живет в ее доме, словно член семьи. Девушка лежала на простынях, изогнувшись, словно первозданная река. Она выкупала ее, омыв ее чресла от грязи и скверны. Потом поцеловала ее чело и шею, и в этих двух поцелуях в беспокойном забытьи смешались два таких непохожих друг на друга чувства. Она принесла ей слово Божие.

Отныне у нее появилась своя, совсем своя дикарочка.

Теннесси

Награда 30 долларов

Февраля сего года 6-го дня с плантации нижеподписавшегося Джона Дарка бежала принадлежавшая ему молодая мулатка по имени ПЕГГИ. Лет ей около 16, росту среднего, смуглая, волос прямой, собой ладная, только на шее неровный рубец от ожога. Будет выдавать себя за свободную гражданку США, о чем наверняка представит документ. По виду ума невеликого, при разговоре вид строит глупый, тараторит. Голос имеет писклявый.

Джон Дарк

Округ Чатем, мая 17-го дня

– Иисус, верни меня домой, домой в ту землю…

Джаспер пел не переставая.

Риджуэй, ехавший во главе маленького отряда, орал Джасперу, чтоб он заткнулся, а иногда они специально останавливались, чтобы Боусман, спешившись, мог залезть в фургон и треснуть беглого ниггера по башке. Джаспер какое-то время сосал пальцы, зализывая шрамы, а потом снова заводил свое. Сперва негромко, так что слышала только Кора, которая сидела рядом, но вскоре снова пел во весь голос, обращаясь к своей сгинувшей семье, своему богу, к каждому встречному, попадавшемуся на пути. И его снова требовалось затыкать.

Какие-то песнопения были Коре знакомы. Она подозревала, что авторство многих принадлежало самому Джасперу, уж больно хромали рифмы. Будь у него голос получше, она бы ничего не имела против, но певческим даром Господь его явно не наградил. Как и пригожестью, дав взамен скособоченное лицо, похожее на жабью морду, и ручки-веточки, с которыми на плантации делать нечего. Удачей тоже обделил.

В этом они с Корой были похожи.

Джаспера они прихватили через три дня после того, как выехали за пределы штата Северная Каролина. Он был живой бандеролью, которую требовалось доставить по назначению. Сбежал с плантации сахарного тростника во Флориде и сумел добраться до Теннесси, где попался на воровстве – таскал съестное из кладовки лудильщика. Через пару недель помощник шерифа установил имя его флоридского хозяина, но пострадавший лудильщик оказался безлошадным. Риджуэй с Боусманом как раз сидели за стаканом в таверне рядом с местной тюрьмой, а маленький Хомер и Кора ждали их в повозке. Секретарь муниципалитета подошел к знаменитому охотнику на беглых, оговорил с ним размер комиссионных, и теперь у него в фургоне на цепи сидел еще один беглый ниггер. О том, что он окажется певчей пташкой, Риджуэя никто не предупредил.

По парусиновой крыше барабанил дождь. Кора обрадовалась было свежему ветру, но потом устыдилась, что чему-то радуется. Когда дождь выдохся, они остановились, чтобы поесть. Боусман отвесил Джасперу затрещину, хохотнул и отцепил кандалы обоих беглых от вделанного в днище фургона кольца. С сопением присев перед Корой, он как всегда повторил свое пошлое предложение. Кора и Джаспер по-прежнему были скованы по рукам и ногам. Никогда в жизни ей не приходилось так долго носить кандалы.

Над головой кружила стая ворон. Всюду, куда хватало глаз, расстилалась выжженная гарь, море пепла и сажи, тянувшееся через плоскую равнину до самых гор. Над землей нависали черные деревья, их чахлые черные руки будто указывали на неведомое уцелевшее от огня место. Они ехали мимо бесчисленных почерневших остовов домов и сараев, мимо печных труб, торчащих над пепелищами, словно надгробия, мимо выгоревших дотла мельниц и амбаров, от которых остались лишь камни стен. Обуглившиеся изгороди помяла скотина, но животных наверняка поглотило пламя, в котором никто не выжил.

Через два дня пути в их кожу въелась черная сажа. Риджуэй приговаривал, что чувствует себя как на отцовской кузне.

А Кора понимала, что тут не спрячешься. За этими черными стеблями не укроешься, даже если бы не путы. Даже если бы выпал шанс.

Мимо на лошади мышастой масти трусил белый старик в сером пыльнике. Как и все, кто попадался им на пути, он из любопытства замедлил шаг. Двое взрослых невольников никого не удивляли, но сидевший на козлах цветной мальчуган в черной ливрее своей странной ухмылкой вызывал у проезжавших мимо оторопь. У белого, что помоложе, в красном котелке с загнутыми полями, на шее болталось ожерелье из кусков сморщенной кожи. Когда любопытствующие понимали, что это человеческие уши, он оскаливал побуревшие от табака неровные зубы. Белый постарше, который явно был за главного, своим недобрым взглядом пресекал всякое желание завязать разговор, так что старик проехал мимо, за поворот, где дорога принималась петлять меж облысевших холмов.