Подземная братва - [35]

Под ложечкой протяжно засосало – приятно, когда о тебе помнят.

– И еще приходили двое. Показывали красные книжицы…

– А что написано в этих книжицах, не полюбопытствовали?

– Даже не пыталась, Константин Андреевич. Они вели себя официально и даже немного грубовато. Требовали рассказать все, что я о вас знаю. Осадок неприятный остался. Не могла же я им соврать, Константин Андреевич?

– Да и бог с ними, Нина Михайловна. От встречи с родным государством может остаться не только осадок. Забудьте об этих парнях.

– А все же, Константин Андреевич, что с вами случилось? Я думала, вы занимаетесь… поисками Гриши, а вы, оказывается… – Лицо ее задрожало, и из глаз выкатились две крупные слезинки.

– Все в порядке, Нина Михайловна, – торжественно объявил Максимов. – Познавательная экскурсия по городским коммуникациям не исключала поиски Гриши. Ваш сын живой.

Женщина качнулась. Максимов переступил порог и подхватил ее на руки. (ЕГО бы кто-нибудь подхватил…) Отвел в гостиную, усадил в кресло. Она по-прежнему жила одна и спать, естественно, еще не ложилась.

– Вы что-то сказали? – обессиленно опустила руки Нина Михайловна.

– Гриша жив, – повторил Максимов. – Не сказать, что со здоровьем у него все спортивно и безоблачно, но он поправится, уверяю вас. Есть люди, которые до завтрашнего дня о нем позаботятся. Не советовал бы вызволять Гришу раньше – имеются причины, уж поверьте, Нина Михайловна…

– Где он? – рванулась женщина, повиснув у него на руках.

– Он просто спустился в колодец, – тихо проговорил сыщик, – немного заблудился и не смог выбраться, а проводника не нашлось. Даю вам слово, Нина Михайловна, с вашим сыном будет все о’кей. Готовьтесь к свадьбе, поставьте в известность Женечку. И большая просьба… не надо никому сообщать о моем чудесном возвращении.

Лестничные марши в четвертом подъезде он осваивал значительно быстрее. Сил, однако, не прибавилось. Дойдя до двери, Максимов чувствовал себя распятым, разбитым, растоптанным и выброшенным. «Что я делаю? – подумал он. – Зачем так громко звонить в дверь?»

Открыла женщина в сиреневом халате. Чертовски привлекательная, мордашка заспана, волосы спутаны. Любопытно было смотреть, как большие глаза делаются огромными, как милый, чуть припухший ротик медленно раскрывается, а подбородочек, окольцованный витыми локонами, сползает вниз. Это было очень выразительно и сексуально.

– Доброй ночи, Надя, – поздоровался Максимов, испытывая страшное волнение. – Ты открываешь дверь, не спрашивая, посреди ночи, не смотришь в глазок…

– Интуиция… это когда задним местом чувствуют, Костя, – тихо ответила она, пронзительно посмотрела ему в глаза и провела рукой по небритой и чудовищно грязной щеке. – Я думала, ты уже не придешь. Ты в крови, от тебя пахнет, Костя…

– Туалетная вода, – отшутился Максимов. – Из туалета зачерпнули.

– Подожди, сейчас угадаю… Ты расцеловался с самосвалом?

– Нет.

– Тебя перепутал подъемный кран?

– Нет.

– Ты упал в колодец?

– Какая изумительная догадливость! Я упал в колодец, Надя. Чтобы подняться, надо упасть. Это были незабываемые дни. Но в принципе все закончилось благополучно. Я вдоволь нагулялся, обнаружил заповедные места, где преступники прячут трупы замученных людей, посмотрел шоу гоблинов, познакомился с интересными людьми, а попутно нашел пропавшего Гришу, то есть заработал немного денег. На скорую старость. Теперь вот не знаю, с кем бы ее разделить.

– Кого разделить?

– Старость.

Надя закрыла глаза, прижалась к его щеке, обняла за шею и со сладким придыханием прошептала:

– Мама, я пропала. Я люблю кого попало…

Максимов потерся носом о мочку уха. Мочка сразу стала грязной, а на носу блеснула светлая полоса. Самое время «отформатировать мозги». Но когда? Не жизнь, а сплошные цейтноты.

– Мое чувство к обитателям этого дома тоже растет, как бамбук, – признался сыщик. – Но должен тебя предупредить, Надя, что однажды я был женат, и практика показывает – верность жене не входит в число моих добродетелей, как ни горько это признавать.

– Ты, наверное, сволочь? – догадалась Надежда.

– Последняя… – пробормотал Максимов. – А может быть, первая…

Они стояли, не двигаясь, очень долго, а потом Максимов осмелился шепнуть Надежде, что хорошо бы позвонить…

– Папка… – плакала Маринка в трубку, – ты совсем меня не любишь! Ты убийца, папка! Ты сломал мое трудное детство, а теперь и вовсе хочешь загнать в могилу! Как тебе не стыдно, родитель? Я два дня мечусь от окошка к окошку, не нахожу себе места, срываюсь на каждый телефонный звонок, насилую сотовый, перебираю старые фотографии…

– Квартиру, надеюсь, еще не продала? – ухмыльнулся Максимов. Не передать, с каким удовольствием он вслушивался в надрывные, негодующие нотки ее голоса. – Ладно, Мариша, – перебил наконец возмущенные рулады, – не доказывай лишний раз свою необъятную дочернюю любовь. Орешь так, словно я не воскрес, а помер. Дверных звонков не отмечалось?

– Были, папа. – Выпустив пар, Маринка притихла. – Но ты же учил меня никому не открывать в твое отсутствие. За исключением трех физиономий из твоего агентства – слава богу, я их запомнила, двух физиономий из полиции, одной физиономии из…