Подземная братва - [34]

Боковой удар по виску потряс «басиста». Он взревел, как буйвол, пальцы ослабли, но для полного логического завершения пришлось ударить еще раз. Только после этого громила отвалил, прислонился спиной к паровому котлу и принялся тяжело дышать. Кровь из головы хлестала уже из нескольких отверстий. Максимов поднимался, как во сне, кряхтел, корячился – эту сцену он явно подглядел в каком-то голливудском фильме. И всегда его будоражил вопрос: а если в самый интригующий момент под рукой ничего не окажется? Он опустился на колени напротив обессилевшего противника, отдышался, пришел в себя и похлопал раненого по плечу – мол, ничего, ничего… Потом повторил упражнение – поднял шестерню, на этот раз обеими руками, мобилизуя все, что еще оставалось в организме, уловил тяжелый взгляд бандита и ударил по макушке, вминая надломанную кость в мозг…

Отыскав пистолет, Максимов по каменным ступеням полез из котельной. Кружилась голова, пришлось опуститься на корточки – благо в эту минуту его никто не видел, вот бы Вернер с Екатериной ухохотались… Добравшись до верха, уцепился за косяк, мысленно поздравил себя и, сохраняя относительную вертикаль, перевалился через порог.

На улице мело и дул порывистый ветер. Но было относительно светло благодаря усыпавшему землю снежку и луне, разорвавшей тучи. В паре метров от входа корчился последний доходяга, которого он пнул по глазу. Тот держался за голову, стонал и раскачивался из стороны в сторону – словно раскаивался в многочисленных грехах. Услышав шум, поднял голову, и Максимов содрогнулся – одна рука у бедолаги была неестественно вывернута, а там, где должен присутствовать правый глаз, набухала мощная кровавая припухлость.

– Сука! – взревел бандит, поднимаясь на ноги.

Максимов выстрелил в ногу – пожалел урода и побрел мимо стонущего туловища, мимоходом недоумевая: почему они других слов не знают? «Сука», «падла» – какой убогий лексикон! Ведь в русском языке столько прекрасных и интересных слов: даже материться можно так витиевато, что заслушаешься и невольно зааплодируешь…

Он брел куда глаза глядят – по кромке оврага, через гаражи и подстанции, в направлении гигантского неосвещенного кондоминиума. Это был уже полный перебор. Возможности организма ограничены, и голова начнет варить не скоро. Но когда-нибудь все же начнет – не суждено ему этой ночью двинуться рассудком. Он должен где-то посидеть, хотя бы десять минут, вот только выберется из злополучного квадрата. Заработают суставы, забрезжат идеи, и он поймет, что находится у истока улицы Советской, откуда за полчаса можно добраться до дома Нины Михайловны Савицкой. А если красться закоулками, то можно избежать встреч с нежелательными патрулями…

Сорок часов Максимов не был в этом мире. Не сказать, что на земле произошли глобальные климатические изменения, но основательно подморозило. Стелилась поземка, пронизывающий ветер бросал в лицо хлопья шершавого снега, расчищенные дворниками тропинки благополучно заметало. Ветер, как назло, дул в лицо – он двигался, опустив голову, погрузив руки глубоко в карманы, но холод продирал через рваную одежду. Полчаса плутаний вылились в ледяную вечность. В половине второго ночи Максимов вошел в замкнутый двор злополучного дома. Постоял у колодца, опустив голову, как над гробом павшего товарища, наблюдая, как ровный снежок устилает чугунную крышку, к которой давно не прикасалась рука человека, и побрел дальше, повернув за угол…

На подъездной двери висела панель домофона, но хулиганы раскурочили магнитный замок, и упомянутая вещь служила скорее декором, красиво выделяясь на однообразной поверхности металла.

До нужного этажа он тащился, как до пика Эльбруса без альпинистского снаряжения. Ноги заплетались, и он чуть не уснул, привалившись к окрашенной стене. Насилу добрался, дотянулся до звонка. В глубинах квартиры тренькнуло, и тут же на пороге появилась Нина Михайловна, бледная, как привидение старого замка. Оба стоили друг друга – выжатые, обескровленные, с пустыми глазницами и дрожащими руками. Максимов сдвинул с места замороженные мышцы лица, рассчитывая на широкую располагающую улыбку. Получилось жутковато.

– Матерь Божья… – прошептала Нина Михайловна, кутаясь в махровый платок. – Константин Андреевич, я не верю своим глазам! На кого вы похожи?

– Я похож на человека, упавшего в колодец и двое суток просидевшего под землей, – отозвался Максимов. – Впрочем, слово «просидевшего» не совсем верно отражает характер моего пребывания в «нижнем мире»…

– Вы… сошли с ума? – догадалась Нина Михайловна, отступая и берясь за дверь. Максимов засмеялся: сойти с ума – это еще мягко сказано.

– Было дело, Нина Михайловна. Не обращайте внимания, уже прошло.

– Но вы в крови, вы весь оборванный, у вас рукав от куртки болтается неизвестно где…

– А вы не берите в голову, отмоюсь, переоденусь. Никто меня не искал?

Вопрос был довольно странный, но Нина Михайловна, подумав, плотнее натянула на себя платок и кивнула.

– Вас искали, Константин Андреевич. Приходила молодая женщина… вы знаете ее, она из вашего агентства. А с ней молодой человек – светленький такой, высокий. Оба сильно волновались, не знали, что и думать. Спрашивали, когда я вас в последний раз видела. У женщины глаза были красные от слез…