Подземка - [3]

Также при сверке черновиков мы просили подробнее указывать те места, которые людям хотелось бы изменить или исключить. И почти все не преминули воспользоваться этим правом.

Автор, следуя указаниям опрошенных, правил черновик, изменял или убирал в некоторых местах текст. За этими изменениями и исключениями стояли характеры людей, их образ жизни. Мне как автору было очень жаль, но помимо тех мест, где поправки могли бы изменить ход повествования, я старался следовать указаниям. А там, где я согласиться не мог, делал ответное предложение в надежде на понимание.

Когда таких мест оказывалось много, я для верности повторно отправлял переписанный черновик для новой сверки, и если меня опять просили что-либо исправить, повторял, насколько хватало времени, все заново в том же порядке. В одном из интервью — целых пять раз.

Мы ни в коей мере не хотели доставлять неприятности людям, которые с легким сердцем откликнулись на нашу просьбу об интервью, и потому изо всех сил избегали моментов, которые могли бы испортить им настроение. Чтобы хоть немного развеять их недоверие к средствам массовой информации, мы не хотели, чтобы они думали про себя: «я такого не говорил», «мы вам поверили, старались, а вы… нас обманули». Поэтому мы осуществляли редактуру очень скрупулезно, не жалея времени.

В конечном итоге мы расспросили 62 человека. Как уже говорилось ранее, после того, как был сведен черновик, двое отказались от публикации. И тот, и другой рассказы включали очень глубокие по смыслу показания, уничтожать их было — что отрывать от сердца, но интервьюированные сказали «нет», и нам пришлось смириться. С самого начала и до самого конца мы собирали материал, придерживаясь правила: уважать добровольность людей в высказываниях. Случалось, что-то мы объясняли им, в чем-то уговаривали, но когда нам говорили «нет», мы отступали.

Говоря иначе, все показания людей, собранные в этой книге, — всецело добровольные. Здесь нет каких бы то ни было литературных прикрас, наводящих вопросов, какого-либо нажима. Сила моего слова (если предположить, что она хоть в какой-то степени существует) заключается в том, чтобы сконцентрировать высказывания людей в определенной точке. Иными словами, оставляя все как есть, сделать эти рассказы читабельными.

Тех, кто соглашался подписаться своим истинным именем, в конце работы над книгой мы предупреждали, что возможна определенная реакция общества. И еще раз уточняли, какое имя использовать. Все настоящие имена указаны только с согласия самих людей. И мы им за это благодарны, потому что, как правило, факты от лица реальных людей производят куда более сильное впечатление на читателей, будь то гнев или претензия, горечь или что-нибудь иное…

Но это не значит, что высказываниями людей с именами вымышленными можно пренебрегать. У каждого имелись свои обстоятельства, и я постарался их в этом понять. Наоборот, нужно быть благодарным им за то, что они не побоялись сказать правду, несмотря ни на что.

Первым делом автор задает вопросы частного характера: где родились, как воспитывались, какие есть увлечения, чем занимаются, сколько человек в семье. Особенно подробно расспрашивали о работе.

Мы не зря уделяли так много времени созданию портрета человека, чтобы читатель мог до мельчайших подробностей представить себе образ каждой интервьюируемой жертвы. Не хотелось, чтобы в конце возникал образ некоего безликого «одного из них». Может, потому, что я — профессиональный писатель, меня не интересует «типический портрет». Меня привлекает лишь уникальный (и сложный) образ каждого конкретного человека. Поэтому я сосредоточивался перед ограниченным по времени интервью, старался понять, что за человек передо мной и как оформить текст, чтобы показать его читателю таким, каков он есть. Но немалая часть интервью в текст книги так и не превратилась.

Мы выбрали такой стиль потому, что профиль каждого «преступника = члена секты „Аум Синрикё“» был просвечен средствами массовой информации чуть ли не насквозь, повсеместно распространялись какие-то завораживающие факты и истории, а портрет «пострадавшего = обычного гражданина» выходил все больше каким-то вымученным и натянутым. У всех в таком контексте существовала лишь одна миссия — служить «прохожим А», и мало кто мог поведать историю, хоть сколько-то заслуживающую внимания. Но даже такие редкие истории в СМИ перекраивались так, что от них мало что интересного оставалось.

Похоже, масс-медиа хотели навесить на пострадавших жесткий ярлык «невинных жертв». А если еще откровеннее: медийный сюжет становится куда проще, если у пострадавших нет реального лица. Как легко вырисовывается картинка: классическое противопоставление «(безликого) здравого народа» против «негодяев с сорванной маской».

Я хотел по возможности отказаться от этой косной схемы. У каждого, кто ехал в то утро в метро, есть свое лицо, своя жизнь, своя судьба, своя семья, радости и печали, драмы и противоречия, дилеммы. И рассказ о них должен быть совокупностью всего этого. Не может не быть. Как рассказ о вас или, скажем, обо мне.

Поэтому я прежде всего стремился познать характер каждого отдельного человека, будет о нем упомянуто в книге или нет.