Подземелья Лондона - [23]

Надеясь, что девушка узнает ее по голосу, Элис сказала:

— Рада снова видеть тебя, Клара, хотя лучше бы это случилось при других обстоятельствах.

Ей тут же пришло в голову, что эта фраза нуждается в улучшении, однако это был тот случай, когда словами не поможешь, сколько их ни подбирай. Клара повернулась к Элис и ответила на ее обращение кивком, а потом изящно опустилась на стул рядом с Матушкой Ласвелл. Элис вспомнила, как Матушка, рассказывая о Кларе, заметила, что та разговаривает крайне редко, разве что во сне, но иногда громко смеется, и это показалось Элис в равной мере и обнадеживающим, и вселяющим ужас.

Донесся шум подъезжающего к дому экипажа, и Клара, словно мысль о новых посетителях ее отпугнула, вскочила и, выставив вперед локоть, ушла в гостиную.

Сент-Ив поднялся и подошел к окну.

— Это Хасбро, — сказал он, забирая с вешалки пальто и шляпу. — Если поторопимся, есть шанс вернуться до полной темноты.

VIII РАЗБИТАЯ ЛИНЗА

Путь к дому доктора Пулмана с моргом на заднем дворе пролегал вдоль реки Мидуэй с высокой, по сезону и из-за прилива, коричневой водой, а затем через деревню к «Чекерс-Инн» той самой дорогой, под которой был зарыт муж Матушки Ласвелл — убийца, сумевший занозой застрять в памяти людской, чье обезглавленное тело давно сгнило. Хасбро правил экипажем, а Сент-Ив рассматривал старую гостиницу, гадая, сквозь какое из окон Матушка Ласвелл, тогда еще сравнительно молодая женщина, следила за жутким процессом отделения головы. Он был совершенно уверен, что эта темная ночь запомнилась ей до мелочей и преследовала во снах. Призраков, укрывшихся в закоулках памяти, нелегко унять — Сент-Ив убеждался в этом не раз.

Теперь они ехали по старому мосту — небо клубилось тучами, и хорошая погода уходила в область воспоминаний. Воздух источал запах дождя, вызвав у Сент-Ива славные воспоминания о безмятежном детстве. Он распустил шнуры, удерживавшие складную крышу, и развернул ее над головами седоков — как раз вовремя, потому что, едва Хасбро свернул на дорогу к дому доктора Пулмана, стелившуюся мимо домиков с маленькими огородами, где висели зрелые конские бобы и зеленели побеги лука и зимнего латука, хлынуло как из ведра. Было что-то прелестное в осеннем дожде, в осеннем деревенском пейзаже — нечто такое, о чем Сент-Ив позабыл, когда возникший этим утром лоскут лета затуманил ему голову.

— Философский выдался день, — сказал Сент-Ив Хасбро, повысив голос, чтобы перекрыть цокот копыт и позвякивание сбруи.

— Воистину, — откликнулся Хасбро. — Я всю осень полагаю философским временем года, сезоном сожалений — в противоположность весне. А зимой, не будь Рождества, радости было бы совсем мало, хотя, конечно, уют домашнего очага особенно приятен, когда на улице метет снег и свистит ветер.

— Пессимистический взгляд на вещи, дорогой Хасбро! Я нахожу что-то радостное для себя в перемене времен года, которая так отчетливо заметна в дне вроде нынешнего. Сворачивая к зиме, мир одновременно сворачивает и к лету. У взгляда в перспективу есть преимущества — по крайней мере иногда.

Английские дубы здесь росли по обеим сторонам дороги, их почти оголившиеся кроны смыкались в вышине, но не заслоняли от дождя. Повозка снова выехала под открытое небо на краю имения доктора Пулмана. Сам доктор в перепачканном белом халате сидел на скамье веранды, глядя на дождь. В руке он держал стакан, который приподнял в приветственном жесте, увидев, кто подъезжает в экипаже.

Сент-Ив довольно хорошо знал Пулмана и не раз навещал его по разным поводам за те полтора года, что прошли с того момента, как они с Элис перебрались в Айлсфорд. Однажды они с Пулманом вскрывали обезьяну-гиббона, умершую от апоплексического удара. Пулман был превосходным анатомом, что стало подарком для Сент-Ива, ценившего возможность приобрести готовые знания. Труп обезьяны достался им от мистера Маршана, в прошлом владельца зоопарка, жившего в Мейдстоуне и все еще державшего разнообразных экзотических животных в своих весьма обширных владениях. Именно мистер Маршан продал Элис слона.

Пулман поднялся со скамейки и, спустившись на несколько ступенек, радостно поприветствовал гостей, а затем предложил им укрыться от сырости на веранде.

— Хотите по стаканчику виски? — спросил доктор, снова приподнимая свой стакан в качестве иллюстрации, но поддержки не нашел.

Сент-Ив пояснил:

— Мы тут по поручению Матушки Ласвелл с фермы «Грядущее». Думаю, вы ее знаете. Она крайне опечалена смертью своей подруги.

— Конечно, я ее знаю. Очень восприимчивая и одаренная женщина, несмотря на эксцентричность. Мне нечего сказать по поводу ее призраков и фей, но вот ее борьбе против того, что поэт назвал «черными Мельницами Сатаны»[14], я полностью сочувствую. Полагаю, вы имеете в виду, что ее встревожили обстоятельства смерти.

— Да. Я надеюсь, мы сможем сообщить ей что-то, что ее утешит — пусть хотя бы отчасти.

— Видимо, нет, — ответил доктор Пулман. — Это было грязное убийство самого изощренного и хладнокровного толка. Никогда не видел ничего подобного — бессмысленный, невообразимый ужас.

— Когда оно произошло? — спросил Сент-Ив.