Подвойский - [60]
— «Правда» разгромлена, — озабоченно сказал Подвойский, — значит, очередь особняка. Штаб большевиков они в покое не оставят… А тут документы ЦК, ПК, Военной организации, «Солдатской правды»…
Открылась дверь — вернулась первая группа разведки, за ней вторая, третья…
— У Троицкого моста — правительственные войска.
— Войска на Каменно-Островском.
— На Кронверкском войска, у Народного дома…
Подвойский взглянул на план города: особняк был почти полностью окружен, остался лишь небольшой проход к Петропавловской крепости.
— Надо спасать документы, — сказал он Елину. — Паковать — ив Петропавловскую крепость! Там наша организация сильная — спрячут!
Раздался резкий телефонный звонок. Звонил командир отряда захвата Кузьмин.
— Кто у телефона? — спросил он начальственным тоном.
— Конторщик из «Солдатской правды», — мгновенно среагировал Подвойский.
— Командующий округом генерал Половцев приказал немедленно очистить особняк. — Кузьмин чуть помолчал и добавил: — На это есть санкция ЦИК. В случае невыполнения приказа даю команду на штурм!
— Тут никого из ответственных лиц нет, — ответил Подвойский, подмигнув Елину. — Приказать солдатам и матросам сдать оружие я не могу. Прошу дать минут сорок, чтобы оповестить кого-нибудь из ЦК или «Военки».
— Даю сорок пять минут.
Подвойский повесил трубку и приказал Елину:
— Пулеметы — во все подъезды! Охрану — сюда! Быстро!
Николай Ильич сообщил солдатам и матросам о телефонном звонке. Те сразу схватились за винтовки и гранаты. Со всех сторон послышались грозные и решительные голоса: «Пусть попробуют», «Будем стоять!», «Не на тех напали!»
— …Мы не можем сдаться и сложить оружие, — сказал один из матросов. — Не привыкли…
— Я не сомневаюсь в вашем мужестве и преданности революции, — горячо сказал Николай Ильич. — Но особняка мы все равно не удержим. Жертвы будут напрасными. Для нас сейчас важнее всего спасти документы партии, «Солдатской правды». Надо перенести их в Петропавловскую крепость. Туда еще можно пройти.
Николай Ильич вдруг выпрямился и, повысив голос, твердо сказал:
— Приказываю! Собирать из столов и из шкафов бумаги. Вязать… подручными средствами. Группами переносить в крепость и оставаться там! — он так же неожиданно перешел на обычный тон: — В каких комнатах брать бумаги, я сейчас покажу. Георгий Васильевич! Большевиков крепости знаешь?
Елин кивнул.
— Быстро туда! Организуй прием. Запомни, куда схо-вают.
Елин исчез. Николай Ильич показал солдатам и матросам комнаты ЦК, ПК, «Военки», «Солдатской правды» и вместе с ними стал выгребать из столов и паковать бумаги. Он вновь услышал телефонный звонок и на ходу взглянул на хронометр. Звонил Кузьмин.
— Ваше время истекло!
— Я послал нарочных, — извиняющимся голосом ответил Подвойский. — Жду с минуты на минуту… Самое большее — через полчаса…
В трубке тихо потрескивало. Потом раздался властный голос:
— Через полчаса начинаю штурм!
Николай Ильич снял ненужную теперь охрану.
— Пулеметы — в Петропавловскую крепость! Оставайтесь там! Как утихнет, уйдете в свои казармы, — распорядился он.
…Солдаты и матросы паковали последние бумаги, когда Николай Ильич услышал шум, гиканье, топот множества ног. В особняк ворвались погромщики. «Им чудились бомбы, взрывы, пулеметы, пушки, — вспоминал Николай Ильич, — и они, обезумев от ожидаемых в штабе большевиков ужасов, ничего не соображали, ничего не видели и носились по двору, саду и кабинетам с ружьями наперевес, с револьверами на взводе, обнаженными шашками, готовые все разрушить и… удрать при возникновении действительной опасности». Подвойский сразу же был арестован. Но в суматохе, в поисках «немецкого золота» его не очень-то стерегли. И Николай Ильич воспользовался этим. Знавший назубок все коридоры, входы и выходы, он ускользнул из особняка.
Через час он уже был в Невском районе, у дверей квартиры старого рабочего-обуховца Павла Петровича Кувалдина. По условному стуку дверь открыл сам хозяин, молча пропустил Н. И. Подвойского и старательно закрыл на задвижку дверь.
— Вот и свиделись, Петрович! — попытался улыбнуться Николай Ильич.
— Да, теперь хорошего не жди… — без энтузиазма ответил Кувалдин.
Николай Ильич сбросил пиджак, поставил табурет на середину комнаты и, вздохнув, сказал:
— Давай, Петрович!.. По полной программе!
Павел Петрович, ни слова не говоря, набросил на плечи Николаю Ильичу чистую тряпку и взялся за ножницы. Вскоре он обмахнул Подвойского, все так же молча вытащил из шкафа выцветшую, белесую солдатскую гимнастерку без погон, шаровары, сапоги и подал Николаю Ильичу, а сам направился в чулан. Подвойский переоделся. Петрович вынес потрепанную толстую книгу, вскрыл ножницами пыльную обложку, вытащил оттуда паспорт и положил его на стол.
Николай Ильич полистал его, спрятал в карман, потом отыскал глазами зеркало и взглянул на себя. Через потускневшее стекло на него смотрел немолодой солдат с, ввалившимися щеками и короткой, какой-то бесцветной прической. Николай Ильич с сожалением посмотрел на лежавшую на полу кучу столько лет украшавших его светлых пышных волос.
— …Шпиков все равно не обманешь, — сказал Петрович. — А вот дети дома перепугаются.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.