Подвойский - [11]

— Йихав до Хомы, а зайихав до кумы, — отшутился Николай, обнимая мать. — Исключен я из семинарии.

Мать ахнула и опустилась на стул. Илья Михайлович помрачнел.

— Не пугайтесь, разбойником я не стал. Лодырем тоже, — засмеялся Николай и подал отцу семинарскую справку.

Илья Михайлович внимательно посмотрел ее и покачал головой:

— С такими отметками и в духовную академию мог бы пойти. За что же исключили?

— За связь с «бунтовщиками» и за богохульство.

— Чему же ты радуешься?

— Жизни радуюсь! Угощайте домашним борщом, а то я стулья грызть начну!

За ужином Николай отшучивался, от конкретного разговора о жизни в Чернигове уходил. Потом, попросив не будить, ушел на сеновал и почти сутки проспал.

Около месяца с утра до вечера сидел он над книгами. Иногда делал перерывы, во время которых колол дрова, чинил изгородь, таскал воду. Работал весело и споро. О подробностях своей жизни в городе родителям так и не рассказал, потому что не мог сказать того, о чем должен был молчать.

В один из дней в конце июня Николай вычистил и отгладил свое платье, собрал книги и небогатые пожитки. Ольга Акимовна, хлопоча по хозяйству, с тревогой наблюдала за сыном. Николай пригласил в комнату отца и мать. Тревожно забилось сердце Ольги Акимовны. Отец, хмурясь, молчал. Николай усадил их на знакомый с детства диван и мягко, чтобы не вызвать ненужных волнений, объявил:

— Уезжаю в Ярославль. Буду поступать в Демидовский юридический лицей.

Из глаз Ольги Акимовны выкатились крупные слезинки, Илья же Михайлович удовлетворенно хмыкнул.

— Почему в Ярославль, в юридический, а не в Киев или Харьков куда-нибудь? Ближе все-таки.

— В лицей берут семинаристов с последнего курса. Разночинцев принимают. Всех, кто выдержит экзамен. — Николай помолчал и добавил: — В нем изучают то, что мне нужно.

Илья Михайлович в душе был рад — Николай продолжит учебу. Может, первым из Подвойских получит высшее образование. О том, что сын не будет священником, он не особенно жалел, потому что сам найти общего языка в своей среде так и не смог.

— На что я тебя в Ярославле кормить-учить буду, вас ведь семеро? — тем не менее сказал он сыну и показал потертые рукава рясы.

— Учиться я буду сам, — ответил Николай. — Кормить меня не надо. Буду подрабатывать.

Ольга Акимовна молча глотала обильно катившиеся слезы. Илья Михайлович встал.

— На дорогу немного дам.

На следующее утро на простой крестьянской телеге уезжал Николай из деревни. Когда отъехали довольно далеко, возница вдруг остановил лошадь, ласково посмотрел на Николая и показал кнутовищем назад:

— Звонит, наша…

Николай услышал звон колоколов отцовской церкви. Знакомый печальный звук таял в голубом небе.

— Трогай! — улыбнулся Николай.

…Тем июньским утром 1901 года закончился самый безоблачный период его жизни. Впереди была тернистая дорога. Духовный наставник из семинарии, заявивший, что Николай своим присутствием оскверняет стены семинарии, ошибался. Пройдет шестьдесят лет. В Чернигове будут показывать туристам здание бывшей семинарии и объяснять, что здание памятно тем, что в его стенах учились русский революционер, народоволец и изобретатель Кибальчич, казненный за покушение на царя, и Николай Ильич Подвойский — соратник В. И. Ленина, один из руководителей Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде и штурма Зимнего дворца. Ошибся и жандармский офицер, сказавший, что в Чернигове Николаю места нет. Благодарные черниговцы соорудят Николаю Ильичу Подвойскому памятник и водрузят его на самом почетном месте — на Аллее Героев, в центре улицы Ленина.

ШКОЛА ПОДПОЛЬНОЙ БОРЬБЫ

Дорога от родной и близкой сердцу Черниговщины до известного только по книгам Ярославля была неблизкой и по тем временам нескорой. Но она не показалась Николаю утомительной. В светлое время он почти не отрывался от вагонного окна, за которым неторопливо проплывали незнакомые места. Одна картина сменялась другой, и в каждой было что-то новое, непохожее. Так же неторопливо бежали мысли, сменяя одна другую и незаметно переходя в мечты. Еще в детстве у непоседливого Николая появилась любовь к дороге, которая всегда привлекала его обилием и быстрой сменой впечатлений. Эта любовь не угасала у него до конца жизни. И в зрелые годы он оставался легким на подъем, готовым в любой момент ехать куда угодно и на чем угодно — на поезде, пароходе, автомобиле, верхом на лошади, хотя, если была возможность, всем видам транспорта предпочитал ходьбу пешком. В дороге ему легко думалось и мечталось. А мечты никогда не покидали его — ни за школьной партой, ни в тюремной камере, ни за наркомовским столом. Вот и теперь, прекрасно понимая, что в Ярославле ему будет очень трудно, он, будучи оптимистом, время от времени давал волю воображению, и оно уносило его на крыльях мечты…

Перед самой Москвой Николай познакомился с подсевшим в вагон выпускником орловской семинарии Колей Зверевым, который, как оказалось, тоже ехал поступать в Демидовский юридический лицей. Решили держаться вместе.

В Ярославль они приехали субботним утром. Ни у того, ни у другого ни рекомендательных писем, ни связей, ни просто знакомых в городе не было. На ночевку удалось устроиться в довольно дорогой гостинице на Проломе — 1 рубль 25 копеек в сутки. Сразу же отправились в лицей. Там узнали, что сдавать придется, как они и предполагали, историю, литературу и латынь. Экзамены начинались в понедельник. Оставались одни сутки. Они пошли в гостиницу, рассчитывая немедленно засесть за учебники. Но в гостинице их предупредили, что по семинарскому свидетельству проживать в ней нельзя. Пошли искать квартиру. До сих пор полуказарменное житье, форменную одежду и скудное, истерзанное непрерывными постами, питание им обеспечивали семинарии. Поэтому житейского опыта они практически не имели. Это и послужило причиной тех приключений, о которых впоследствии с юмором любил вспоминать Николай Ильич.