- Ахнете! Увидите и ахнете! - набивая цену своему выстрелу Колька и заливался козлиным смехом, аж волосы тряслись.
- Упустишь рыбину - по загривку съезжу, - пригрозил ему Степка. И не выдержал, кинулся в реку. За ним с разгону бултыхнулся и Женька.
Прихватили Кольку. Степка подтянул леску и вскинул вместе со стрелой что-то гибкое и коричневое, похожее на змею.
- Налима наколол! - кричал Колька, отфыркиваясь. Мы приняли порядочного налима; но он выскользнул из рук; свиваясь в кольца, все плавал и плавал в лодке, выискивая щелку - нельзя ли удрать.
Охота на этом изменилась. Охотились сразу трое: Степка, Женька и Колька. Степка забился в заросли травы, а дружки один сверху, другой снизу реки, шугали на него рыбу. Попадались сороги, окуни и густерки.
А по речной пойме со Стариковского луга накатывался, загустев, став еще круче, запах скошенной травы, и, не затихая, все с той же прыткостью гудел, гудел живицинский трактор, и плескались голоса косцов, и было слышно - косцы время от времени вытачивали косы.
- На берег! - пошабашил Степка. Вылезли охотники, растянулись на горячем песке. Мы подогнали лодку.
- Степь, - необычно робко и почтительно начал Шурка, - Степь, разреши попробовать. Я все понял и все запомнил. Недалечко, у берега.
- Еще ногу себе прострелишь, - скорее для порядка сказал Степка. И смилостивился: - Действуй.
Даже в маске Шуркино лицо сияло от радости.
Шурка заплыл в кугу и затих. Не нырнул, а только погрузил лицо с маской в воду и был, видимо, поражен и очарован красотой, какая открылась ему. Ни одного всплеска. Ему и без рыбы было интересно.
- Простудишься.
- Боится, вишь, перед Сонькой промахнуться.
- Ему и резину не оттянуть.
Шутили, но Шурка не отзывался. А когда о нем забыли, Шурка плеснул ластами, нырнул и выстрелил. И, ни слова ни проронив, поднял над головой стрелу с окунишком не больше четырех вершков.
- Первый! - уже на берегу прошептал он, показывая окуня Соньке. - Ты знаешь, как красиво под водой! Возьми маску и заплыви и погляди... Сонь, а он совсем не маленький, мой окунек. Я буду зарубки делать и на окуней. Не на рукоятке ружья - на палке. Вырежу палку-памятку; А щука или голавль попадется, тогда и на ружье. Вот...
Колька поднялся, потянулся:
- Есть хочется. Рыбу давайте делить. - Полез в лодку, выплеснул из ведра "окуневого батьку", сорожняк, всю рыбу выловил и снова покидал в ведро, шевеля пухлыми губами - считал. Ведро было битком набито рыбой, голавля Колька нес, подцепив пальцами за жабры. Объявил:
- На три кучки раскладываю.
- Почему же на три? Почему же не на шесть? - удивился Женька и поднялся, стал на колени. - Раскладывай на шесть.
- Мне зачем? - смущенно отмахнулся я.
- Тогда, - выступил вперед Шурка, за-место дяди Леши засчитаем бабку Манефу. Честно.
- Правильно, - поддержали Шурку брат и сестра Маняткины.
- Раскидывай на шесть кучек, - велел Женька.
- Сорога... сорога... сорога... - кидал на траву рыбу Колька. Окунь... окунь., окунь... Этот мал, к этому добавим Шуркиного окунька.
Сузив глаза, Степка поглядел на Кольку, хотел что-то сказать злое, куснул губу, вскочил, сердито вырвал у Кольки дужку, сгреб всю рыбу в ведро.
- Чего ты? Я по... по-честному! - запротестовал Колька.
- "По-честному-у"! - передразнил его Степка. - А собрался на троих делить. Самого большого окуня, Шурка, моего окуня, снеси бабке Манефе. Подцепил голавля под жабры и с ведром, полным рыбы, зашагал по тропе, но не на взгорок, не в деревню, а к ручью. Легко перемахнул ручей.
- Куда ты? Куда, чумовой?! - закричал с обидой в голосе Колька.
- Пень! Ничего не видишь и не слышишь! - не оборачиваясь, гневно сказал Степка. И скрылся в кустах.
Я все понял. Но Шурке показалось, что он первый из нас догадался, куда понес братец рыбу. И свою догадку высказал вслух с гордостью:
- Понес рыбу косарям. На ушицу. Честно.
