Подводная уральская - [16]

— Не помешает. Грамота нужна и рабочему человеку, — отвечал Николай Устинович. — И потом…

Дарья Петровна ожидала, что же он сейчас скажет.

— Что «потом»? — нетерпеливо спрашивала она.

— Правду быстрее узнает, — продолжал Николай Устинович. — Почему одни богатые, другие бедные. В газете об этом пишут.

— Это в какой же такой газете?

— В «Правде».

— В «Правде»? — переспросила Дарья Петровна. — А есть ли такая-то?

— Есть, — муж вынул из внутреннего кармана газету, развернул.

— Вот она. Купил, а прочесть не могу. Петр Сидорович должен вот-вот подойти, да еще кое-кто, прочтет нам всем вместе.

— Что ж, послушаем, — сказала Дарья Петровна, с интересом рассматривая газету. — Кто же они такие смелые, чтоб правду-то в глаза говорить?

— Большевики.

— Так кто же они такие?

— Ну, как тебе объяснить… Партия есть такая. За рабочих и крестьян-бедняков бьется, чтоб лучше жилось им, а помещиков, капиталистов — к чертовой матери, царя тоже.

В 1916 году Виктор окончил четвертую, последнюю группу церковно-приходской школы. В том же году семья вынуждена была вернуться в Гдовский уезд. Отца выслали из столицы за то, что принимал участие в забастовке, говорил речи против войны и царя.

Поздней осенью 1918 года в Шавково прибыл продовольственный отряд из Петрограда. Командир — пожилой, с обвисшими усами металлист вошел в скромное помещение комитета бедноты, шлепая подошвой порванного сапога.

— Председателя бы, — попросил он.

— Я председатель, — сказал высокий со впалыми щеками Сергей Мехов.

Вошедший вытащил из кармана пиджака бумагу и подал Мехов у.

— Разнарядка. На тыщу пудов хлеба.

Председатель взял предписание, надел очки.

— Вздыхать не надо, товарищ. — сказал командир продотряда. — В Питере голод.

— Я понимаю. — Мехов вернул разнарядку. — Только ведь у бедняка лишнего хлеба нет, середняк уже отдал излишки, а кулак прячет.

— Найдем! — сказал металлист.

— Я тоже так думаю, — подтвердил Мехов, кивнув головой.

— Как не найти — найдем. А ну-ка, Васютка, — обратился он к рассыльному, — сбегай к Хрулевым, позови сюда Виктора.

И когда Васютка убежал, пояснил:

— Бедняки они, Хрулевы. Полон дом детей. А Виктор — старший сын — секретарь комсомольской ячейки на селе.

Через пять минут Виктор пришел в комитет.

— Звали, Сергей Алексеевич?

— Знакомься, — Мехов указал рукой в сторону гостя. — Командир продовольственного отряда. Из Питера.

Рука у металлиста, покрытая синим узором вен, оказалась крепкой.

— Нужна твоя помощь, Витя, — продолжал Мехов. — Ты ведь батрачил у Гажина?

— Было такое…

— Так вот, хлеба он сдал пока меньше, чем середняк.

— Припрятал, — твердо сказал Виктор. — И сидит как собака на сене: ни себе, ни людям.

— Я тоже так думаю, — поддержал его председатель комитета бедноты. — Возьми-ка ты комсомольцев да пройдись с ними по богатеям. К Волковым загляните, само собой к Гажиным, Хурасовым — посевная площадь у них не меньше, чем у Волковых. А все плачутся — хлебушка, де, нету. Вот и поищите. Вместе с питерскими товарищами. Ясно?

— Ясно, дядя Сережа.

Виктору не так давно исполнилось пятнадцать лет, однако выглядел он на все семнадцать. Детство ушло прежде времени, и не было в нем беззаботного смеха — все больше холодные ветры да хмурые тучи. Да и сейчас, когда пришла юность, не видно солнца. Идет гражданская война.

Год назад всем беднякам села, в том числе и Хрулевым, нарезали земли, дали по лошади, по коровенке, у кого не было. Николай Устинович и Виктор теперь уже не батрачили. Засеяли весь клин, вырастили и рожь, и пшеницу, и просо, сжали, обмолотили. Излишки хлеба сдали государству.

Однако сейчас Виктор начал сбор хлеба для столицы со своего двора. Взвалил на спину и, согнувшись, понес в обоз продовольственного отряда мешок зерна.

По мешку принесли и его сверстники — братья-комсомольцы Василий и Александр Меховы — сыновья председателя комитета бедноты.

— Ну, боевое ядро, — сказал им секретарь ячейки, — теперь пойдем к толстосумам.

…Через месяц Виктора избрали секретарем уездного комитета Коммунистического Союза молодежи. Ни днем, ни ночью не знал покоя, мотаясь по деревням и селам. Опыта комсомольской работы ни у кого тогда еще не было, и приходилось начинать дело так, как подсказывало сердце.

— Чем мы должны заниматься? — спрашивали молодые парни и девчата, и Виктор убежденно отвечал:

— Помогать Советской власти.

— В чем?

— Во всем.

И он подробно перечислял все те дела, которые могла бы взять на себя ячейка. Открыть в деревне клуб. Поставить пьесу — таланты небось есть? Организовать курсы по ликвидации неграмотности.

Виктор стал хлопотать об открытии в селе школы для детей и для взрослых. Договаривался насчет помещения, подбирал учителей, искал бумагу, ручки с перьями. Все это стоило большой нервотрепки. Он не досыпал, питался где и как придется. Но предложи ему тихую, спокойную должность, наотрез отказался бы. Уж такой у него характер. Эти бесконечные заботы, взваленные на молодые, еще не совсем окрепшие плечи, научили его сразу познавать людей, верно обращаться с ними: со своими просто, по-товарищески, с чужими, кто с нетерпением ожидал прихода Юденича, круто, непримиримо.

Да, рано повзрослел Хрулев-младший. В 1920 году ему исполнилось семнадцать лет. А он уже многое испытал. Не раз кулачье грозилось отправить Виктора на тот свет, втоптать в грязь, задушить. А он как ни в чем не бывало по-прежнему носился по уезду — полный сил, энергии, жизни.