Подвиги санитарки - [66]

Абиссинцы не имели артиллерии и не могли открыть ответного огня; поэтому они, ползком поднимаясь наверх, подбирались к пушкам, чтобы своими выстрелами вывести из строя канониров. Солдаты негуса гибли сотнями, но на место убитых сразу же вставали другие; мертвые тела громоздились в баррикады, за которыми прятались живые. Наконец итальянская артиллерия замолчала: большинство стрелков было убито возле своих орудий. Схватка приобрела особенно ожесточенный характер. Три итальянские бригады оказались зажатыми со всех сторон армией негуса, которая безжалостно истребляла их. И абиссинцы и итальянцы проявляли чудеса храбрости и героизма.

Ужасная резня длилась почти весь день. Хотя итальянцев погибло великое множество, они держались и не отступали. К трем часам одна из бригад была полностью уничтожена, ее командир погиб, офицеры большей частью были убиты или попали в плен. Потери были очень велики с обеих сторон, однако абиссинцы без труда пополняли их новыми силами. Опьяненные битвой, они сражались на глазах их любимого негуса и, казалось, были одержимы манией истребления врагов.

Менелик и его штаб вместе с отборными войсками находился напротив второй бригады, которая уменьшалась с каждым часом, но все еще держалась. Фрикет, сидя верхом на муле в окружении эскорта, внимательно следила за сражением. Не обращая внимания на опасность, император со своими сановниками расположился неподалеку. Француженке еще не приходилось применять свой профессиональный опыт. Схватка была такой кровавой, что раненых не было.

Барка, вооруженный ружьем, носился на прекрасном коне, подаренном императором, и сражался как зверь. Он беспрерывно стрелял и время от времени испускал гортанные крики, напоминавшие тигриный рык. Подобно героям Гомера[172], он всячески поносил своих врагов, осыпая их оскорблениями, и искал глазами среди итальянцев арестовавшего их полковника. Вдруг у него вырвался ужасный вопль, почти заглушивший шум битвы. Он увидел полковника, который подавал пример храбрости своим солдатам, сражаясь в первом ряду. Да, на войне бывают такие поразительные встречи.

Побледнев и сжав зубы, Барка, вне себя от ярости, вонзил шпоры в бока своего вороного коня, и тот помчался быстрее ветра. Всадники, которыми командовал Барка, увидели, что их командир куда-то поскакал, устремились за ним и ворвались в расположение итальянских позиций.

Не успев перезарядить ружье, араб схватил его за дуло и стал действовать им как дубиной. Он привстал в стременах и принялся избивать окружавших его итальянцев, которые в страхе отступали перед его бешеным напором. Алжирец подъехал к полковнику почти вплотную; тот навел на него свой револьвер и выстрелил, однако дал промах. Барка размахнулся и изо всей силы ударил противника по голове так, что тот не удержался в седле и стал падать набок. Реакция Барки была молниеносной: бросив ружье, он подхватил своего оглушенного врага под мышки, швырнул его перед собой на коня и с ненавистью прокричал ему в ухо:

— Наконец-то я поймал тебя, негодяй! Я тебе голову отрежу, а твой язык собакам выброшу! Сделаю, как обещал, слово мое твердое!

Алжирец развернулся и, вырвавшись из гущи схватки, поскакал к Фрикет. Подъехав к ней, он бросил итальянца на землю к ее ногам и крикнул:

— Госпожа, я привез тебе пленника.

Всадники, мчавшиеся на полной скорости, не останавливаясь, на полном ходу врезались в расположение итальянцев и смяли их позиции. В образовавшийся прорыв они увлекли за собой еще солдат, за ними ринулась кавалерия. Итальянцы растерялись, стрельба с их стороны стала реже; в ту же брешь хлынула пехота абиссинцев, которая принялась расстреливать противника в упор. Возникла невообразимая паника, остановить которую было невозможно. Офицеры кричали, взывали к чувству долга, просили и угрожали — все было напрасно. Командиры чуть не плакали от ярости и подгоняли солдат саблями и револьверами, однако царившее в рядах смятение было сильнее, чем угрозы или привычка к повиновению. Артиллеристы, пехотинцы, берсальеры, альпийские стрелки[173], обезумев от страха, бросали оружие и бежали не разбирая дороги, ничего не соображая, как тупое стадо!

Да, не было больше победного шелеста плюмажа на касках, да и хвастовства у бедняг заметно поубавилось. Их безжалостное истребление прекратилось только с наступлением ночи. Итальянцы потеряли шесть тысяч убитыми, столько же ранеными, три тысячи попало в плен. Они потеряли также почти всю артиллерию, около семидесяти орудий и все снаряжение. Эта ужасная катастрофа, после которой армии так и не удалось оправиться, необычайно укрепила могущество и престиж Менелика. Негус не стал извлекать выгоду из своей блестящей победы. Он проявил к пленникам не только великодушие, но и отнесся к ним с удивительной учтивостью, простив им расстрел парламентариев и даже пленных. Да, этот человек, которого так охотно высмеивали и оскорбляли, забыл все обиды и повел себя по отношению к побежденным как самый утонченный из цивилизованных европейцев.

Кстати, если уж мы вспомнили о европейцах, закончим рассказ о полковнике, плененном Баркой. Представьте себе охватившие его стыд и досаду, когда итальянец понял, что в роли судьи, который должен был решить его участь, оказалась, по злосчастной случайности, его бывшая жертва. Почти совершенно оглушенный, силясь подняться, он хотел показать, что ему все нипочем, и вызывающе смотрел на девушку и алжирца. Барка в ответ метнул на пленника полный ненависти взгляд и, заскрипев от ярости зубами, бросился на него, пригнул ему шею, заставив упасть на колени, и крикнул: