Подвиг живет вечно - [13]

Не исключено, Макошина уже взяли под наблюдение: те самые, из «межсоюзной разведки», из врангелевской контрразведки или британской. Да мало ли в здешней людской кутерьме всякой пакости. Где-то тут же — Кутепов, Фостиков, Секретев и другие генералы, еле унесшие ноги из Крыма. Где-то размещается штаб недобитого воинства Врангеля.

Показалась ватага пьяных офицеров. Макошин смиренно вытянулся, вскинул руку к козырьку. Но на него никто даже и не взглянул.

Миновав рынок, он перешел по Галатскому мосту на северную сторону. На минуту задержался у Галатской башни. Так вот она какая! Это о ней упоминал Михаил Васильевич Фрунзе. Очень высокая, метров семьдесят — не меньше. Круглая, с узкими окнами-бойницами, с остроконечной кровлей. Что в ней, в этой серой каменной башне? Галата значит Молочная.

Он поднялся по Галатской лестнице в район многолюдной Перы, где в гостиницах квартируют только европейцы. Золотой Рог и Босфор лежали далеко внизу. Синие искрящиеся ленты. По ним ползут фелюги с черными парусами, суда, уходящие в Мраморное море, которое поднялось до неба, слилось с ним. Мармара денизи… — так называют его турки. Отсюда пепельно-серые мечети Стамбула кажутся лежащими одногорбыми верблюдами. А дальше — Дарданеллы, Эгейское море, остров Лемнос, где находятся беженские военные лагеря генерала Слащева. Его цель…

Вот у этого генерала, человека крутого, жестокого, Макошин и его товарищи, идя фактически навстречу гибели, и должны отвоевать солдат и казаков, добиться их возвращения на родину. Задача фантастическая. Уравнение со многими неизвестными.

Вначале нужно добраться до греческого острова Лемнос, проскочить через все белогвардейские, британские, французские, греческие заслоны. Это неимоверно трудно. Но сейчас главное — успех встречи с Гравицким. От этого зависит все. Макошин завернул в пустынный переулок, огляделся, затаился. Убедившись, что за ним никто не идет, свернул в другой переулок. В путанице узких кривых переулков легко можно было заблудиться. И хотя он никогда не был раньше в Константинополе, но карту изучил добросовестно и в конце концов «понял» его планировку, твердо усвоил направление, которого следует держаться. На всякий случай вызубрил греческую фразу: «Пу врискетэ то ксэно-дохио „Пера“?» («Где находится гостиница „Пера“?»). Лучше всего обращаться к грекам. Хотелось есть и пить. Полез в карман, выгреб хлебные крошки, бросил в рот. Если бы за ним наблюдали, то увидели; понуро бредет бездомный, голодный человек, а куда идет, сам не знает: не все ли равно, куда идти, если в кармане ни одного пиастра?

Однако, очутившись перед тяжелыми дверями шикарной гостиницы, облицованной мрамором, у которых стояли швейцары с золотыми буквами на фуражках, Макошин преобразился: снял потрепанную шинель (на гимнастерке блеснул «Георгий»), вскинул гордо голову, сверкнул глазами и, щедрой рукой раздавая направо и налево те самые пиастры, уверенно перешагнул порог. Церберы отступили. Подскочившему служащему с быстрыми глазами рыси небрежно сунул несколько лир, посмотрел сквозь него и спокойно стал подниматься по мраморной лестнице на нужный этаж. Здесь всюду был голубоватый мрамор, вся гостиница представляла собой мраморный дворец с десятками, а то и сотнями комнат, с отдельными роскошными апартаментами в бельэтаже. Несмотря на раннюю весну, повсюду цветы в вазах.

При взгляде на худое, исполненное внутренней силы лицо Макошина как-то забывалась убогость его одежды — встречные офицеры приветствовали его легким кивком головы. У солдата был тонкий нос и выдающийся вперед энергичный подбородок; он снял фуражку, обнажив мощный лоб с глубокими залысинами. Смелое, открытое лицо человека, уверенного в себе. Кто он? Эмиссар… агент… мало ли кто… В оккупированном городе всегда много подобных волевых личностей, которые постоянно куда-то спешат, совершая что-то таинственное.

Но чем ближе подходил Макошин к заветной двери, тем учащенней билось его сердце. Через несколько минут все решится. «Решится…» Странное слово. Решится. Орел или решка?.. Извечная игра случая. Остановился возле двери. Тихо постучал. Нажал на ручку. Дверь открылась. Вошел.

Генерал Гравицкий лежал на диване, курил. Услышав шаги, гаркнул:

— Кто? Какого черта?! Вон!

Макошин замер на месте. Наконец генерал повернул голову и с изумлением уставился на Константина. Положил дымящуюся трубку на мраморный столик.

— Вы ко мне, любезный?

— Так что к вам, господин генерал. Надумал проведать по старой памяти.

Генерал вгляделся в лицо Макошина, увидел безобразный шрам. Возможно, он в самом деле раньше встречал этого человека, но где? И какое это может иметь значение сейчас? Гравицкому было за сорок, людские потоки в гимнастерках, френчах, кителях утомили его.

— Так где же мы с вами встречались? — спросил он безразличным голосом. А про себя думал: как этому солдату удалось пройти мимо швейцаров и вестибюльных церберов? Обычно таких не подпускали даже близко к гостинице.

— Я был тогда в бинтах. Вы вряд ли могли запомнить и мою фамилию. Макошин. Разрывная пуля в лицо, контузия. Списали вчистую. А «Георгия» нацепили мне вы. И сказали: будет трудно — разыщи.