Подвиг тридцатой батареи - [38]
Позиционная война, длившаяся несколько месяцев, приучила немцев бояться защитников Севастополя, особенно тогда, когда они шли в контратаку. Врагов пугало наше «ура» и «полундра», они заметили, что «ура» кричат все, а «полундра» — только моряки. Однако на этот раз трудно было понять, кто моряк, а кто пехотинец. Пехотинцы в серых от пыли гимнастерках и таких же пропитанных потом пилотках прямо на глазах превращались в матросов. Снимет солдат на ходу пилотку, сунет ее в сумку противогаза, а оттуда достает матросскую бескозырку, за ним другой, третий, и вскоре большая часть пехотинцев — в бескозырках. По рядам немцев ползет удивленный шепот: «матрозен», «матрозен».
Первые атаки врага захлебнулись сразу же. Людские волны, поредевшие от пуль, штыков и гранат, откатились в старые берега. В бой были введены резервы, их тоже перемололи. Потом долго и нудно била по окопам фашистская артиллерия, штурмовали истребители. Опять оберы и унтеры подгоняли подвыпивших солдат, ошалевших от жары, запаха крови и дыма, от страшных потерь. Фашистские танкисты боялись каждой воронки, каждого окопа и хода сообщения. Подойдет танк к нашим окопам, постреляет и уходит поскорее обратно: из каждой воронки может подлететь к гусеницам машины связка гранат или бутылки со страшной жидкостью, вспыхивающей рыжим пламенем, которое самим танкистам потушить никак невозможно.
Тридцатой батарее в этот первый день штурма пришлось раз десять менять цели. Она била по резервам и батареям врага, по его танкам и бронетранспортерам, дважды стреляла прямой наводкой по пехоте. Батарея явно мешала наступлению фашистов, и они выпустили в этот день по небольшому холму ее огневой позиции более семисот снарядов. Среди них были всякие, но больше всего крупнокалиберных. Некоторые снаряды не взорвались. В числе неразорвавшихся оказался 800-миллиметровый снаряд. Матросы рассматривали его и рассуждали о том, какой же величины должно быть орудие, выпустившее его.
Но вот кто-то крикнул: «Воздух!» — и матросов словно ветром сдуло. Заработали зенитки, раздался давно знакомый и уже порядком надоевший свист, затем — глухие взрывы. Когда кончился налет, снаряда уже не было. Он сдетонировал от близкого взрыва.
Вечером комиссар готовил выступление для радиогазеты. В эти дни она имела особенно большое значение. Во всех отсеках батареи были репродукторы, и каждый матрос с нетерпением ждал последних известий о положении на фронтах Отечественной войны и особенно в Севастополе. В этот день батарея не получила газет. Рассыльного, который нес почту, еще утром убило снарядом. Собрать людей для политинформаций было невозможно. Люди стояли на своих постах в бронированных отсеках, весь день слышали грохот боя, а каковы его результаты — не знали. Информация по радио являлась для них единственной связью с внешним миром. Поэтому Соловьев подготовил подробное сообщение. Читал сегодня он сам. Его ровный, уверенный голос ободрял батарейцев в тяжелые минуты.
Комиссар говорил о том, что враг в течение дня не продвинулся вперед, хотя потерял много тысяч солдат и офицеров. Комиссар зачитал обращение Военного совета флота, призывающее защитников Севастополя стойко держать город.
Едва только Соловьев закончил передачу, как корректировщики доложили о двух новых тяжелых батареях немцев. Командир уточнил данные, и вскоре тьму ночи прорезало восемь вспышек залпов. Батареи врагов были сметены, и больше с тех холмов, куда кучно упали снаряды Тридцатой, не раздалось ни одного выстрела.
Утром атаки повторились с новой силой. Батарея по-прежнему быстро меняла цели, швыряя тяжелые снаряды туда, где наиболее остро требовалась помощь нашей пехоте. В Книгу боевых успехов были занесены еще три спаленных танка, разбитая батарея, взорванные паровоз и семь вагонов. Но в этот день врагу опять, как и в декабре, удалось приблизиться к батарее. Опять заговорили «стволики». Их небольшие снаряды доставали врага там, куда не попадали снаряды главного калибра.
Снова начались бои за городок. Вскоре сюда на помощь армейской части было переброшено два батальона морской пехоты из бригады генерал-майора Жидилова. Командир одного батальона разместил свой КП в развалинах городка и чуть не поплатился за это жизнью. Немцы окружили КП, и только находчивость и смелость старшины 1-й статьи Русанова и главного старшины Богданова спасли командование батальона. Старшины с матросами подползли к двум фашистским противотанковым пушкам, перестреляли их расчеты, захватили вполне исправные орудия и два ящика со снарядами. Моряки повернули трофейные орудия против немцев, окруживших штаб батальона, и стали в упор расстреливать их.
Фашисты вначале пытались спрятаться в развалинах домов, залечь, но осколки настигали их и в окопах; стены же разрушенных зданий не могли защитить от снарядов. Если было мало одного, Богданов посылал второй, третий снаряд. Стены рушились. Командир и комиссар батальона расстреливали бегущих немцев. Командир батальона Гегешидзе, комиссар Турулин, старшины Богданов, Русанов вынесли раненых связистов и присоединились к своим. Их радостно встретил командир Седьмой бригады морских пехотинцев генерал-майор Жидилов. У Евгения Ивановича Жидилова была уж такая привычка: где наиболее тяжело— там побывать самому. В районе Тридцатой батареи было в этот день особенно жарко, вот почему генерал оказался здесь, хотя штаб бригады был на той стороне бухты, в помещении бывшей дачи Максимова. Жидилов распорядился побыстрее вынести раненых к пристаням Северной стороны, а сам продолжал руководить боем уже далеко не полных батальонов.
Александр Ковинька — один из старейших писателей-юмористов Украины. В своем творчестве А. Ковинька продолжает традиции замечательного украинского сатирика Остапа Вишни. Главная тема повестей и рассказов писателя — украинское село в дореволюционном прошлом и настоящем. Автор широко пользуется богатым народным юмором, то доброжелательным и снисходительным, то лукавым, то насмешливым, то беспощадно злым, уничтожающим своей иронией. Его живое и веселое слово бичует прежде всего тех, кто мешает жить и работать, — нерадивых хозяйственников, расхитителей, бюрократов, лодырей и хапуг, а также религиозные суеверия и невежество. Высмеивая недостатки, встречающиеся в быту, А. Ковинька с доброй улыбкой пишет о положительных явлениях в нашей действительности, о хороших советских людях.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.