Подвиг Ширака - [17]

— Здоровье и Сила, этим титулом вы удостоили меня после того, как я из своих скромных средств снарядил полк копейщиков для вашей доблестной армии...

— А-а-а... полк копейщиков? Полк копейщиков это неплохо. Ты заслужил свой титул моего единственного друга. Молодец! Да, средства, говоришь, скромные? Гм... гм... действительно скромные, Да-а-а... Ну а теперь, что же тебе еще надо?

— Ваше величество, титул вашего единственного друга носят еще восемь придворных, а этому скопидому, вашему врачу Хнумбра, вы дали этот высокий титул просто ни за что! Всего-навсего тридцать лучников поставил он для вашей славной ар­мии, этот скуподер несчастный! А вы, величие обоих Египтов, дали ему за это такое звание...

— Ну ладно, ладно, впрямь прогадал с этим Хнумбром, чтобы ему не попасть на счастливые поля Осириса! Да уж ладно, пусть будет единственным, раз так получилось, зато я заставлю его излечить триста тридцать три надуманных болезни у моих жен — дорого он заплатит за обман своего господина! Ну а ты, ты-то чего еще хочешь? Давай, перечисляй дальше!

— ... начальник писцов, начальник храма Пта в Мемфисе, начальник вечерней дворцовой стражи, вельможа, глава людей, вот и все, Ваше Величество.

— Все-е-е?! "Номарх, казначей, князь..." дальше я уже не помню, забыл, да-а, "единственный друг!", ну я прямо не знаю, что тебе еще дать? Может, сделать тебя своим сыном? Хотя нет, ты же старше меня! Тогда отцом, что ли?

Вельможа, уткнувшись лицом в ноги фараона, приподнял руку и отчаянно замахал.

— Ну вот, ты и сам понял, что это невозможно. А больше мне на ум ничего не приходит. Так корабль, говоришь? — Амасис задумчиво обвел взглядом зал и вдруг оживился. — Нашел! Хочешь стать начальником этого зала?

Казначей страстно замычал и стал смачно чмокать одетые в сандалии не совсем чистые ноги фараона.

— Довольно, довольно! — сказал, отдергивая ногу, Амасис. — Я жалую тебе этот титул и подпишу указ после того, как ты мне покажешь два своих корабля.

— Один, Сила и Здоровье, один... — промычал Схотипиебр.

— И ты торгуешься со своим господином? — строго спросил фараон.

— Нет-нет, ваше величество, два, конечно, два корабля. Но тогда позвольте мне приписать — "любимого", начальник и вельможа залы, лю-ю... нет-нет,- "почитаемого во дворце и любимого царем". Вот так, мой господин.

— Ну хорошо, хорошо. Иди!

После ухода Схотипиебра фараон долго молчал, а потом с горечью сказал:

— А каким был скромным, честным, работящим. Когда успевают? Ну не успеешь возвысить человека, как он гибнет прямо на твоих глазах. Воздух в царском дворце гнилой, что ли? Настоящая отрава, я тебе скажу! Ну просто не знаю, на кого опереться, кому верить? — повернулся к Фанету. — Вот тебе можно верить?

— Не-е-е знаю... — растерянно протянул грек.

— Вот то-то! А за ответ спасибо — не вилял! Скоро увижу тебя в бою, и, верю, не подведешь. А война предстоит тяжелая, да ты и сам знаешь. Персы!

— Царь, теперь, когда нет Кира, будет легче. Камбиз тебе по зубам.

— Вот то-то и страшно, что Кира нет. Победил бы Кир, сменился бы царь, а Египет остался. А если победит Камбиз? Мне за мою страну страшно становится... Не-е-ет, я буду драться с Камбизом до последнего издыхания, драться, пока моя рука будет в состоянии держать меч и в жилах останется хоть капля крови. До последнего смертного вздоха! А для вас, мои греки, я ничего не пожалею. Еще ни один царь вам столько не давал, сколько дам я. И не потому, что не знаю цену деньгам и мне некуда их девать, нет, я им цену знаю и каждый грош вырывал зубами, наживая себе смертельных врагов. Но если я проиграю войну, то зачем оставлять столь трудно нажитое добро врагу, а если выиграю, то у меня будет все награбленное персами золото — хоть купайся в нем! А семью ты все-таки привези, Фанет.

И хотя Фанет не обиделся на недоверие Амасиса, фараон все же добавил:

— Иония и Кария принадлежат Персии, и Камбиз не пощадит твою семью, так что привози, здесь ей будет спокойней.

В Пасаргадах

Пасаргады погрузились в траур. Приближался торжественный кортеж с прахом великого Кира. Спешно был приготовлен временный склеп, и в то же время тысячи рабов, не зная отдыха, сооружали мавзолей для вечного успокоения беспокойного в жизни царя.

По велению Камбиза было объявлено, что похороны продлятся сорок дней, поминки — год, траур — три года.

* * *

Камбиз восседая на троне и вперив свои пронзительные глаза в Гобрию, слушал его.

— Царицу в отсутствии гостеприимства не упрекнешь, но приняла она нас сдержанно. Выдать прах покойного согласилась сразу, но, криво усмехнувшись, сказала: «Царь персов, посол, пошел на нас войной, а поэтому, прости, что голова отделена от туловища. В бою мы не различаем, где царь, а где просто воин, и в том и в другом мы видим врага и уничтожаем его!» Мы узнали, мой повелитель, что у Томирис сейчас война с Зогаком — царем тиграхаудов. Она вышла замуж за Скуна и поддерживает Сакесфара — своего свекра, брата покойного царя Кавада и дяди богатыря Рустама и самого Зогака...

— Ну это понятно! — нетерпеливо перебил Камбиз. — А вот надолго ли завязла царица в тиграхаудской трясине?

— Нет, великий царь царей, не надолго. Когда мы уезжали, как раз возвращались массагеты царицы из похода на тиграхаудов. Мы узнали, что разбитый Зогак скрылся с кучкой воинов в горных ущельях и новый царь тиграхаудов Сакесфар, отправив войска Томирис домой, решил справиться с племянником собственными силами. Далеко метит царица Томирис, великий царь царей, Сакесфар уже не молод, а Скун, муж Томирис, его наследник... Но Томирис на Персию сейчас не пойдет...