Подвенечное платье - [16]

Особенно Анфису удивил небольшой секретер, на вид совершенно исправный, легкий, с тонкими резными ножками, должно быть, женский. Красное лакированное дерево казалось теплым на ощупь. На его поверхности не было ни единой царапины, и Анфисе показалось ужасно несправедливым, что такую потрясающую вещь держат на чердаке.

Внизу Лиза и Катя уже решили объединить усилия и заняться поисками гувернантки сообща, а Анфиса все не могла оторвать взгляда от секретера. Почти с благоговением она откинула его крышку, даже не думая, что может выдать себя звуком. Крышка скрипнула и поддалась. Причина, по которой секретер был сослан на чердак, тут же обнаружилась – внутренние полки были почти все переломаны, как будто в открытый секретер швырнули чем-то очень тяжелым.

Поначалу Анфисе показалось что секретер пуст, но, присмотревшись повнимательнее, она обнаружила небольшую записную книжку, провалившуюся за сломанные полки. Вероятно, она была спрятана в каком-то потайном отсеке, а когда секретер закрыли и затащили на чердак, то полки сместились, и записная книжка покинула свое убежище.

Когда Анфиса попыталась достать книжку, остатки рассохшихся полок захрустели и с грохотом осыпались на откинутую крышку секретера. Такой подсказки воспитанницы пропустить не могли, и через пару мгновений раздался звонкий голос Кати:

– Анфиса Алексеевна, вы на чердаке! Мы вас нашли!

Девушка машинально спрятала небольшую книжку в карман платья и спустилась к девочкам, пока те не начали карабкаться по неустойчивой приставной лестнице.

***

День пролетел быстро. Поняв, что воспитанницы гораздо лучше нее знают дом, и у нее нет ни единого шанса одолеть их в прятках, Анфиса как бы невзначай сказала, что погода стоит прекрасная, и было бы неплохо поехать в парк. Девочки восприняли идею с энтузиазмом и тут же начали наперебой предлагать места для прогулки.

Уже вечером, изрядно утомившись от игр на свежем воздухе и славно отужинав, Анфиса едва не забыла о находке. Зевая, она открыла записную книжку на первой странице и вся сонливость тут же испарилась. Перед глазами девушки была настоящая исповедь неизвестной ей женщины. Первая и все последующие записи были отмечены разводами, как бывает, когда капли слез падают на еще не просохшие чернила. Порой разобрать написанное становилось совершенно невозможно.

Одна из записей рассказывала, как муж писавшей дневник женщины не пустил ее на похороны отца. Сам он с нею поехать не мог, а отпускать жену одну наотрез отказался. Посему следовало, что причиной отказа стала ревность. Cупруг заявил, что на церемонии прощания наверняка будет какой-то там гвардии-лейтенант, и женщина непременно публично выставит мужа идиотом, начав принимать ухаживания данного господина.

Следующая запись была еще более невероятной, в ней владелица дневника рассказывала о том, как ее пятилетняя дочка нарисовала для папы рисунок и даже собственноручно подписала его, а после пыталась вручить родителю свой подарок. Но мужчина, явно пребывая в скверном расположении духа, посоветовал ребенку «никогда не писать на бумаге того, о чем она не имеет ни малейшего представления». После этого случая писавшей в дневник женщине пришлось долго успокаивать расстроенную дочь, уверяя, что вины ребенка в словах папы нет, и что тот просто обижен на маму.

Были еще невнятные записи о том, как супруг запретил женщине принимать гостей, приставил к ней «мерзкую надсмотрщицу», принудил отказаться от выездов из дома.

Иногда, хотя и очень-очень редко, появлялись записи, в которых чувствовалась надежда: «Сегодня мне показалось, что за обедом мы говорили, как раньше, будто бы ничего и не было, будто бы у нас еще есть шанс на семейное счастье» или «Он ко мне приходил, плакал, после был невероятно нежным, а наутро клялся, что этого более не повторится», и «опять и опять разбивает мне сердце».

Записи в дневнике были не предназначены для посторонних глаз, женщина писала их исключительно для себя, а потому не утруждала себя именами и датами. Но однажды имя промелькнуло. Пожалуй, самая радостная в дневнике запись была сделана в день, когда женщина узнала о своей второй беременности, она была на седьмом небе от счастья и сделала следующую запись: «У Петеньки не может быть ни тени сомнения, что это его дитя, ведь я более полугода не покидала дома, вымаливая его прощение». Далее женщина писала, что если родится мальчик, она назовет его в честь отца мужа Иваном, а дочку по имени покойной свекрови – Елизаветой.

Сердце Анфисы болезненно сжалось. Неужели она держала перед собой дневник покойной Марии Васильевны Еремеевой?! А страшный супруг-мучитель – это купец! В памяти Анфисы одно за другим стали всплывать воспоминания прошедшего месяца: «Покойная Мария Васильевна не любила позировать, да и не выезжала никуда, так что никаких особенных нарядов у нее не было»; «Ну в комнате он ее уже запирал пару раз после крупных ссор»; «Входная дверь в то утро была заперта на оба замка, следов взлома обнаружено не было».

Анфиса не могла поверить, что мужчина, с таким обожанием смотревший на невесту на свадебном фото из спальни Тани, мог оказаться чудовищем, изводившим вначале жену, а потом и родную дочь. Для Анфисы стало совершенно очевидно, что за исчезновением Татьяны стоит Еремеев. Ни у кого, кроме него и экономки, ключа от второго замка не было! Да и какое еще может быть объяснение тому, что по прошествии целого месяца домой не вернулись ни отец, ни дочь?!