Подсвечник Чпока - [12]

— Приговорен он, — это звонил голос Коли Маленького.

— Ну или ты, если хочешь, — это уже рассмеялся наконец Сухостой.

— Что? — то ли не понял, то ли не расслышал Чпок.

— Что, что, — пояснял Сухостой, — Валить его будем вот что, на нож поставим, марануть его пора. Все. Баста.

— Когда? — спросил Чпок чисто на автомате, чтобы спросить хоть что-то, а сам сидел, втянув голову в плечи, теребя пальцами и думая только о том, чтобы поскорее все это закончилось, чтобы Шалые его больше не мучили, чтобы никто не считал его виноватым, чтобы все было как раньше, чтобы он со всеми дружил и пил беленькую, курил самокрутки, ездил с Химиком на речку, жарил шашлыки, гонял наперегонки саженками, вертел нунчаки, жирел, часами валялся на тахте, а Лысые текли к нему непрестанно, текли теплой, бархатной, обволакивающей рекой, и все было бы вольготно и лучезарно, но…

— Но как прежде уже никогда не бывает, — вспомнил он вдруг слова Скупщика, и мысли его застопорились, за…

— Сейчас и будем, — говорил Сухостой. — Докушаем и поедем.

Во дворе их ждала Волга Коли Маленького. Сели, завелись, поехали. Шалые сидели спереди и были спокойны, а у Чпока в машине разболелся живот, было ему неуютно, ехал он, скорежившись и ерзая на своем заднем сиденье. Остановились, до дома Химика не доехав метров двести. Заглушили мотор. Вышли. Коля вынул из багажника железный прут. Чпок шел сзади, с трудом перебирая ногами, будто вброд переходя быструю речку по пояс глубиной. Подошли к двери.

— Подержи, — Сухостой протянул Чпоку фонарик.

Коля достал из кармана бродяжьи инструменты и умело зашуршал ими в замке. Дело свое он знал ловко, бродяжил с детства. Наконец, дверь поддалась. Прошли сени, поднялись в горницу, открыли дверь в спальню. Сухостой включил свет. Так и есть, на кровати виднелся рядок трех голов.

— Вставай, — Сухостой потряс Химика за плечо.

Тот жмурился. Вертел головой, не понимая, что происходит, потом увидел Чпока, распознал его, улыбнулся, посмотрел на Сухостоя, Колю, нахмурился, вдруг быстро вскочил, потянувшись к чему-то в ящике тумбочки, но Маленький крепко вколотил ему с маху прутом по бошке, Химик упал на кровать, а Коля все молотил, молотил, брызги взлетали вверх праздничным шампусиком, «бляха-муха», — только и пронеслось в голове Химика.

Проснувшийся брат попытался улепетнуть, но Сухостой схватил его за волосы, а Коля воткнул ему прут в горло, «Это пипец», — просвистело в голове у брата.

Оставалась Любка, открывшая поначалу рот и вытаращившая безмолвно глаза, а теперь захлопавшая, заверещавшая на кровати всполошившейся курицей.

— Будешь ее? — спрашивал Чпока Сухостой, — она ж не Гонец теперь, повеселимся, подсунем ей, засандалишь Гонцу, поелозишь шершавым! — и задорно подмигивал, но Чпок молча пятился назад, отступал ватными ногами, наконец, вышел за дверь и прикрыл ее.

Из спальни раздались нечеловеческие крики Любки, Чпок вспомнил, как однажды на Новый Год у Жирдяя собрался прочистить туалет, вставил квачу и дернул, и унитаз оторвался, и тогда говно вышло из берегов и устремилось за порог, так и сейчас что-то темное вытекает из-под двери, только это, видать не говно, а… Дверь открылась, и вышли довольные Сухостой и Маленький, с видом людей хорошо оттянувшихся, отдохнувших на славу, и теперь немного усталых, но все же счастливых.

— А ты чего, — спрашивал Сухостой, — всю забаву пропустил.

и Чпок хотел не смотреть, но все же не удержался, заглянул за его плечо и увидел лишь голову Любки, свисающую с кровати, один глаз которой был покрыт сгустками крови, а другой, выдавленный из глазницы, смотрел на него со щеки.

Крокодил

Снова дни потекли. Все улеглось. Никто Чпока за Химика не винил, и жизнь продолжалась. С Сухостоем виделся он, правда, теперь гораздо реже, ослабла былая дружба, отношения установились сугубо деловые. Надька с Веркой немного попарились из-за исчезновения Любки, Серым, понятное дело, заявлять не стали, поволновались между собой, побеспокоились, но скоро другая Любка завелась, тоже рыжая, вот и позабыли.

В центре города открылся клуб под названием «Пузырь». Устремился туда Чпок, зачастил. Фартовое оказалось место, с прикупом да со смаком. По вечерам петухи танцевали «Раздевайка-шоу», народ захаживал приличный. Знакомство можно было завести нужное да деловое. С удивлением обнаружил Чпок, что в городе водятся и другие Скупщики. С двумя из них свел знакомство. Первого, маленького толстячка с вечно бегающими жучками-глазками, еле видными во впадинах рыхлого лица, звали Мойша. Мойша хвастался, что в юности был шахматистом, в клубе игры водились, вот и резались они с Чпоком в шахматы да в шашки, рубились на славу, до последней зелени. Но больше Чпок сошелся со вторым, по имени Витя Крокодил. Крокодил предпочитал другие игры, поугарней, и с ним Чпок баловался беленькой да развлекался пивасом.

— Не один Мойша умный такой, — говаривал Крокодил. — В детстве я тоже умняка давал, в юности интелем был. Даже в школе учителем труда работал.

— Трудовиком? — удивлялся Чпок, — да ты что?

— А что тут такого?

— Да ничо, просто у нас в школе тоже трудовик был, так он прямо на уроке повесился.