Подставные люди - [12]

— Назови хоть один.

— "Пустомеля".

— Грязный?

— Вонючий.

— Превосходно, — прокомментировал мой выбор Крагштейн.

— Он, кстати, едет с нами, — Падильо указал на меня.

— Разумеется, разумеется, — пробормотал Крагштейн и направился к «крайслеру».

Открыл заднюю дверцу.

Прежде чем залезть в машину, Падильо нас представил.

— Мой деловой партнер, мистер Маккоркл. Франц Крагштейн.

— Добрый день, — поздоровался Крагштейн, но руки не подал. Мотнул головой в сторону водителя. — Ты знаешь Амоса, не так ли, Падильо?

— Мы встречались, — и Падильо пригнулся, чтобы сесть на заднее сиденье. Я последовал за ним, закрыл дверцу, и лишь после этого Падильо обратился к Амосу. — Как дела, Амос?

Мужчина, названный Амосом, медленно обернулся. Из нас он был самым молодым, не старше тридцати лет. Долго смотрел на Падильо, затем кивнул, словно нашел ответ на мучивший его вопрос. Меня же он удостоил разве что короткого взгляда. Затем улыбнулся.

— Отлично, Майк. А как ты?

— Нормально. Мистер Гитнер, мистер Маккоркл, — представил он и нас.

Амос кивнул мне, а затем отвернулся от нас.

— Куда едем? — спросил он Крагштейна.

— Бар «Пустомеля», как я понял, на Шестой улице.

— Надеюсь, грязи тебе там хватит?

— Мистер Маккоркл уверяет, что да.

Клиенты «Пустомели» делились на две примерно равные половины. Первая уже набралась, вторая приближалась к этому состоянию, и преодолеть оставшийся путь им мог помешать лишь недостаток наличности. Мы заняли последнюю кабинку из семи, выстроившихся вдоль левой стены зала. Я сел напротив Крагштейна, Падильо — Гитнера. Разделял нас покрытый клеенкой столик. Когда-то здесь располагался скобяной магазин, но торговля не приносила больших доходов, а потому теперь здесь продавали дешевое вино, пиво, плохонький бурбон и джин. Шотландское же в «Пустомеле» спросом не пользовалось.

Новые владельцы свели переделку помещения к минимуму. Убрали прилавки, соорудили кабинки с хлипкими перегородками да поставили стойку с дюжиной стульев. Из кухни несло малоприятным запахом, играл автоматический проигрыватель, желающие могли купить сигареты в автомате. Стены украшали рекламные плакаты пивных компаний.

Кроме нас, в баре я насчитал шестерых. Четверо черных, двое белых. Все мужчины. Один негр и двое белых уже набрались и сидели, уставившись в полупустые стаканы, сбросив с себя груз повседневных забот, остальные еще не достигли нирваны. Если их умыть, подумалось мне, да приодеть, то они ничем не будут отличаться от тех, кто заходит по утрам в наш салун за бокалом «Кровавой Мэри».

Бармен, похоже, был и хозяином. Наемная сила ему особо не требовалась. Еще один бармен, на подмену, повар, пара посудомоек, которые заодно выгребали грязь по вечерам, да еще одна-две официантки для работы в вечернюю смену. Бар этот предназначался для забулдыг, которых заботил не букет поглощаемого ими напитка, но его крепость.

— Восхитительно, — Крагштейн огляделся. — Как раз то, что надо. Я не подозревал, что вы знаете такие места, мистер Маккоркл.

— В них хорошо думается, — ответил я.

Крагштейн одобрительно кивнул.

— Они незаменимы и для деловых встреч.

Но, прежде чем мы заговорили о делах, подошел бармен, протер клеенку не слишком уж грязной тряпкой и поинтересовался, что мы будем пить. Крагштейн заказал джин, мы с Падильо — по бутылке пива, Гитнер остановился на кока-коле, наверное, потому, что был за рулем. Пока бармен, коренастый, смуглолицый мужчина, вероятно, грек, нас обслуживал, мы молчали. Поставив перед нами напитки, он замер у стола, ожидая, пока с ним расплатятся. В отличие от салуна «У Мака» здесь не заводили текущие счета, но предпочитали получить все и сразу. Мы с Падильо не пошевельнулись, и лишь когда бармен начал насвистывать мелодию модного шлягера, Крагштейн понял, в чем дело, и протянул ему пять долларов. Бармен отсчитал сдачу, два доллара и восемьдесят центов, и вернулся за стойку. В нашем салуне такой же заказ обошелся бы на доллар и тридцать пять центов дороже: клиент платил не только за выпивку, но и за престиж.

— Похоже, можно начинать, — Крагштейн пригубил джин. — Можем ли мы говорить по-немецки или по-французски?

— Можем и так, и эдак. Но немецкий Маккоркл знает лучше французского, — ответил Падильо.

— Тогда будем говорить по-немецки. — Крагштейн меня удивил американским акцентом. — Не повезло Уолтеру, правда?

— Ужасная смерть, — согласился Падильо.

— Насколько мне известно, произошло это в вашей квартире, мистер Маккоркл?

— В гостиной.

— Гаррота?

— Металлическая струна, закрепленная в пластмассовых рукоятках, что надевают на велосипедный руль. — Падильо искоса глянул на Гитнера. — Это орудие популярно в Юго-Восточной Азии. Ты побывал там в недавнем прошлом, не так ли, Амос?

— Провел в тех краях несколько месяцев.

— В Камбодже, если не ошибаюсь?

— Там и кое-где еще.

— Ездил сам или по контракту?

— Какая, собственно, разница?

— Я слышал, по контракту.

— Будем считать, что так оно и было.

Гитнер тоже не выделялся ростом. Я не видел, чтобы он курил, не знал, пьет ли он что-либо помимо кока-колы, в зубах, возможно, и стояло несколько пломб, но на печень он наверняка не жаловался. Выглядел он, как американец, не нынешний, но десятилетней давности, до того, как юное поколение пришло к выводу, что чистые ногти, аккуратная стрижка, тщательно выбритые щеки и выглаженный костюм далеко не самое главное в жизни. На фоне нынешней молодежи Гитнер, с его коротко стриженными светлыми волосами, твидовым пиджаком спокойных тонов, серыми брюками из дорогой ткани, белой сорочкой, красным шелковым галстуком и замшевыми туфлями, выглядел инородным телом. Я старался вспомнить, кого же он мне напоминает, и, к своему немалому удивлению, понял, что Гитнер очень похож на Падильо, каким тот был при нашей первой встрече, чуть ли не пятнадцать лет тому назад, когда он еще обходился без бакенбард и полоски усов.