Подсолнух и яблоки - [5]

— Проходите. Садитесь, пожалуйста. Меня зовут Симон, — он дал мне визитную карточку, и я скосила туда глаза, ожидая увидеть немецкую фамилию — с такой-то нордической наружностью, но фамилия была на удивление здешняя — не то испанская, не то итальянская… У меня не было карточки, конечно. Я просто назвалась. Он не проявил никакого удивления.

— Катерина, — сказал он, как бы пробуя звуки на вкус. Он что, в актерской школе учился? — Вы из Европы, так ведь?

Я, как могла, коротко объяснила. И с удивлением заметила, что он не то чтобы опечалился — но какое-то серьезное выражение сложилось на его лице. На очень живом, очень приятном лице.

— Все это так печально, — сказал он. — Вы здесь устроены?

Я не очень его поняла, и, кажется, по мне это было видно.

— Может быть, мне лучше говорить по-немецки? — немецкий у него был всяко лучше моего испанского, но я помотала головой.

— Нет. Говорите по-испански, пожалуйста, просто я не поняла, почему вы спрашиваете… Что это значит — устроена?

— Я имел в виду — документы, жилье, работа?

— По поводу работы я как раз к вам пришла. В остальном все хорошо, — и тут я посмотрела на большие настенные часы и поняла, что нет, нехорошо.

— Что-то серьезное? — тут же спросил он. Господи, не человек, а стрелочный прибор какой-то.

— Я пропустила автобус до побережья. Последний. Придется ночевать на вокзале.

— Может быть, и не придется. В конце концов, это я заставил вас ждать. Наша с вами встреча на сегодня последняя, и я тоже еду на побережье. У меня там эфир в семь часов, так что мы как раз успеем — если вы не возражаете.

И тут я поняла, отчего мне знаком и сам голос, и эти мягкие интонации.

— «С вами радио „Эль Хирасоль“»? Это вы?

Он просиял.

— Вы знаете? Слушаете?

— Да. Помогает… учить язык.

— Если бы я знал… Вы могли бы не ехать в такую даль, встретились бы на месте. Но Серена никогда не спрашивает такие мелочи… Ну хорошо, давайте тогда перейдем к делу. Мне нужен сотрудник со знанием иностранных языков, и вот зачем…

Он объяснял, а я в какой-то момент, к своему стыду, почти выключила понимание и немного послушала просто так — как песню, как радио. Дал же Бог человеку такое богатство! Рефераты зарубежных журналов? Как это называется — «дайджесты»? Книги, молодежные течения, кино, музыка? Хорошо. Я уже делала такую работу. Нет, французский, к сожалению, нет… Но немецкий и английский — безусловно, да. Да, конечно, я буду писать на испанском.

— На первых порах поправим, если будете ошибаться, не беспокойтесь. Вам придется ездить сюда работать — в библиотеку. Надо будет купить машину. Подумайте об этом. Ну, да это дело будущего. А сейчас нам пора.

Я кивнула. В голове у меня тоненько звенело. «Нам пора». У меня есть работа. Мне не придется ночевать на вокзале (я вспомнила типов, которые там шныряли при свете дня — в ночи бы я там и глаз бы не сомкнула, даже если было бы где). И этот человек — такой обходительный, спокойный, такой уверенный в себе…

Секретарша в приемной кисло улыбнулась нам.

— До завтра, Серена. Сеньорита Славичкова будет нашим референтом. Всего доброго.

На лестнице он остановился и внимательно на меня посмотрел.

— Вот что. Там внизу на стоянке такой… бежевый «Мустанг», верх черный. Вот ключи. Подождите меня там, я через пять минут буду. Через десять самое большее.

И побежал вниз по лестнице. Я посмотрела вслед. Белокурый принц-молния и сеньорита Славичкова, запомнил, надо же, — как Золушка. Не хватает только туфлю на лестнице потерять…

Он и вправду пришел ровно через десять минут. Подал мне бумажный пакет:

— У них там внизу очень вкусные булочки. Кофе ужасный. Я бы не рискнул вам предложить, но булочки просто фантастические. Если хотите — ешьте, это вам.

Так мы и поехали к океану — а булочки оказались с корицей.

Бо Финне

Меня зовут Бенедикт — спасибо папочке. И матушке спасибо — второе мое имя Бонифас.

Так что для нормальных людей я — Би-Бо. Но теперь уже чаще откликаюсь на Бо Финне. Это значит, кажется, «Белая Корова», сначала я понятия не имел, а когда узнал — привык уже и не обижался. Звучит, во всяком случае, не хуже, чем Бенедикт Бонифас Карре Четвертый.

Я — фотограф. Ну, как это — алюминиевые «зонтики», свет, подиум, на нем кто-нибудь более или менее одетый, а посреди картины раскоряченная задница в джинсах. Эта задница моя, потому что я ловлю ракурс. Я люблю такую работу не потому, что можно увидеть девушек почти без одежды — когда на них глядишь через камеру, это совсем не то, что вдвоем. Это известная штука. Но хороша в моем деле свобода — ты сам по себе, весть о тебе, какая ни на есть, впереди полегоньку бежит. Там оставишь снимок, тут — глядишь, ты уже на слуху, без куска хлеба не останешься. Если, конечно, не обещают заплатить в конце месяца или после того, как уйдет тираж.

А вот Келли платил сразу. Больше того, он обычно платил вперед, потому я часто соглашался с ним поработать. Хотя сказать, что Келли — странный тип, — считай, ничего не сказать. Из-за него были у меня знакомства и приятные, с красивыми добрыми девушками, и нелепые — с девами-лесбиянками в кожаных штанах, и с липучими парнями, которых я не привечал — еще чего! Но одно знакомство буду помнить до последней доски — теперь уж точно.