Подснежники - [10]
Пили чай до самого вечера, подбрасывали в костер. Лишь когда солнце село за лес, начали собираться к поезду. Арсений Михайлович пошел на речку мыть котелки.
- Глянь-ка сюда, - проводив его взглядом, сказал отец, придерживая устье рюкзака.
В глубине серело пяток рябчиков и три рыжих вальдшнепа.
- Вот как охотиться надо, - сказал отец.
- Я тоже убил… Четырех…-ответил сын.
- Да ну?! - удивился отец.
Сын кивнул.
- А чего же в молчанку играешь?
- Ты ведь тоже вчера вальдшнепов убил, а не сказал…
- Правда… - согласился отец. - Это я из-за него… - мотнул головой в сторону речки. - А тебе-то что за нужда скрывать. Тоже из-за Арсения?
- Чего молчишь?
Но мальчик отрицательно покачал головой, достал своих рябчиков и переложил в отцов рюкзак.
«- Эх вы.,. Охотники,., - отец завязал рюкзак, крепко дергая за шнур, и встал. - Что за народ такой пошел? Все рассуждают, переживают… А что тут рассуждать-переживать? Есть дичь - стреляй! Промазал - бог с ней. Убил - с полем! Ну, ладно… Ладно. Дело твое… Ты молодой еще… А у меня, молодого, всяко было- Один раз утку убил, а у нее утята-поздыши оказались, хлопунцы желтенькие… До сих пор помню. Долго я тогда переживал.
Вечереющим лесом шли к станции. Теперь впереди шагал отец. А паренек и Арсений Михайлович приотстали. Арсений Михайлович то расспрашивал о школе, то умолкал - слушал птиц и нюхал воздух, останавливался.
- Подснежниками пахнет! - глубоко вздохнув, говорил он. - Ну до чего хорошо.
«Да где он их видит», - про себя думал мальчик, а вслух сказал:
- А где они?
- Подснежники? - переспросил Арсений Михайлович. - Подснежники еще под снегом или не раскрылись. Но они тут. Хороший цветок - подснежник.
В поезде Арсений Михайлович опять больше молчал, смотрел в окно. Лицо его все более изменялось, проступали прежние, уже известные мальчику и вызывавшие скрытую неприязнь черты. Это была не то замкнутость, не то учительский холодок и спокойная усталость. Теперь опять это был учитель, математик и, должно быть, строгий, сухой, озабоченный успеваемостью своих учеников. А может быть, просто мучила Арсения Михайловича его постоянная неизбывная изжога.
На вокзале распрощались. Мальчик робко пожал худую, сухую, холодную руку.
Когда ехали в тряском разболтанном троллейбусе, мальчик спросил отца, устало сидевшего рядом:
- А что убил Арсений Михайлович!
- Ноги… - коротко ответил отец. - Ничего…
- И не стрелял?
- Стрелял… Как же…
- Все мазал?
- Да нет… Какое… - с досадой сказал отец.- Мимо он стрелял. Нарочно. Я-то его знаю. Он всегда так… Он ведь снайпером у меня в роте был,- и рассказал, как Арсений Михайлович убил знаменитого немецкого снайпера, который был на их участке, стрелял только по офицерам и тяжело ранил командира полка. Снайпер-немец был осторожен и аккуратен. На позиции выползал и маскировался ночью, не выдавал себя ничем и стрелял редко, но наверняка. Арсений Михайлович двое суток пролежал в снегу, почти без пищи, снайпера убил ночью, когда тот переползал из укрытия в траншею.
- На фронте он и зрение испортил. За пять-то лет! Обмораживался страшно. На ногах почти все пальцы ампутированы. И ведь до чего упорный - лежит в секрете, сухари грызет, соду свою со снегом ест. А дождется… Снегом его, бывало, совсем занесет. Ты его еще мало знаешь, - усмехнулся отец. - Его в роте так «Подснежником» и звали…
