Подруги - [25]

Логинов давно знал Мамонтова и даже имел с ним как-то весьма неприятное объяснение по поводу падежа поросят. У него осталось о прокуроре мнение как о вдумчивом, но несколько суховатом человеке, преданном своему долгу. Постепенно это мнение менялось, вернее — дополнялось новыми впечатлениями. Став председателем соседнего колхоза, Мамонтов не раз приезжал к Логинову, и у них установились хорошие, больше того — доверительные взаимоотношения. Да и перед кем же еще председатель колхоза мог отвести душу, поделиться своими радостями и горестями, как не перед таким же собратом по работе, которого волнуют те же осточертевшие, прикипевшие к сердцу вопросы?

Увидев Логинова, Мамонтов молча подвинулся, давая ему место рядом, молча достал из бокового кармана прокурорского, но уже без петлиц, пиджака пачку папирос, протянул ее Логинову.

— На катере же курить воспрещается, — сказал Логинов и вдруг озорно тряхнул головой. — Ладно, задымим, авось не заметят.

Пряча в ладонях огоньки папирос, они осторожно выпускали дымок, долго молчали. Потом Мамонтов спросил:

— У тебя на той стороне машины или лошади нет?

— На кой они черт? — оживился Логинов. — Ты смотри, вечер-то какой! Люблю пешком ходить. Для мозгов это полезно, имей в виду.

— Пожалуй… А и везет же этому Самойлову! — с неожиданным и каким-то веселым изумлением воскликнул обычно сдержанный Мамонтов и даже, ладонью по папке хлопнул, словно найдя долго ускользавшую нужную мысль.

— То есть, как это — везет? В чем? — не понял Логинов.

— Ну как же! Гляди, что в природе-то делается, — улыбаясь, все с тем же детским изумлением заговорил Мамонтов. — Погодка держится, — ну прямо как по заказу. Лет пять такой не припомню. А что прошлой весной было, помнишь? Как зарядил дождь с первого мая, так и мочил нас, грешных, весь месяц с небольшими перерывами. Ты, к примеру, когда в прошлом году кончил сеять?

— Да, считай, в первых числах июня, будь он проклят…

— Вот я и говорю… И ведь как бились, по грязи сеяли, тракторы по ступицу засаживали, а все равно на последнем месте в области плелись. Не представляю, как бы в этих условиях чувствовал себя Самойлов. Всем председателям головы поснимал бы, наверно. Уж ежели сейчас… Впрочем, черт его знает, он, пожалуй, и тогда заставил бы всех крутиться в два раза проворнее. Знаешь, мне нравится его напористость.

— Нравится? — недоверчиво переспросил Логинов. — А мне не совсем. Разная бывает напористость. А с севом, пожалуй, ему действительно повезло. В обкоме, наверно, сравнивают прошлогодние темпы с нынешними и думают: молодец Самойлов, хороший разбег берет. Значит, не ошиблись, когда рекомендовали в отстающий район… Может, и не ошиблись, это осень покажет. Но ежели Самойлов и дальше будет так же вожжи натягивать — толку будет мало. Да и шумит он пока с одними председателями, народ его почти не знает. Почему он, по-твоему, поставил твой отчет на бюро? Да потому, что хочет на других молодых председателей страху нагнать. Дескать, соображайте, почем фунт лиха. Ну, а я по опыту знаю: иные, которые послабее духом, действительно испугаются, махнут на все рукой и будут ждать, скоро ли их снимут. Сам-то ты не имел такой мыслишки там, на бюро?

— Нет, — твердо сказал Мамонтов. — Из колхоза я никуда не пойду. В конце концов, и райком — это не один Самойлов, а меня послала в колхоз партия. Я обязан сделать что-то полезное… и чувствую, что смогу сделать.

— Правильно, — кивнул Логинов. — Но, видишь ли, не все у нас рассуждают, как ты. И надо бы Самойлову это учитывать.

— Да… — раздумчиво проговорил Мамонтов, бросая окурок за борт. — Извини, я забыл поблагодарить тебя за заступничество. Спасибо.

— Не стоит. Был бы другой на твоем месте, я сказал бы то же самое.

— Он не из-за этого тебя вызывал?

— Представь себе, нет, — усмехнулся Логинов. — Вхожу — и он сразу с места в карьер: ты, такой-сякой, почему законтрактованных телят на ферму не ставишь?.. Пробовал я объяснить — куда там! Спасибо Ивану Максимовичу, он растолковал. Так вот, я тебя и спрашиваю: мог со мной Самойлов по-человечески поговорить? Или это у него принцип такой — на каждого орать, чтобы, упаси боже, кто-нибудь в его твердости не усомнился?

— Скорей всего, он не хочет уподобиться Стешанову.

— Что ж, Стешанов… Стешанов был умный, грамотный секретарь, но слишком уж деликатный. Нужной твердости у него не было. Хватался за все, а главное упускал. Ну, а наш брат, известно, пользовался этим. Иные до того пораспоясались, что их бы впору из партии гнать, а они идут в райком и еще свои претензии предъявляют. Только в этом, по-моему, не одного Стешанова винить надо, а всех нас. Мы-то, слава богу, не на луне в то время проживали, чего же, спрашивается, молчали?

— Сам-то ты тоже помалкивал…

— Молчал, не отрицаю. Видел, кое-что понимал, а больше все-таки о самом себе пекся. Начальству, думал, виднее, а мне так-то спокойнее… Что ж, вперед наука… А Самойлову мы обязаны помочь.

— Помочь? Чем же?

— Работой, конечно. И критикой, ежели потребуется. — Логинов улыбнулся. — Так или иначе, столкнуться с ним придется. Да это не беда, была бы для дела польза…