Подруги - [20]

А из картин, написанных Дэвидом в санатории, то ли по предпочтению, то ли из-за нехватки сил, времени, холста одна лишь превышала размером 5X3 (в дюймах), да и то ненамного: 6X4, да и та пошла хозяйке в счет квартирной платы за последнюю неделю.

После чего Гвинет — которой некуда податься, потому что у нее есть на руках Хлоя, нет денег, а няня умерла, — не остается другого выхода, как только согласиться на первое прибежище, какое посылает ей господь в образе Дэвидова друга, ирландца-пацифиста Патрика, который любит ее и готов о ней заботиться.

Гвинет поселяется с Патом на Кэнви-Айленде, в фургоне, оборудованном под жилье, и не унывает. Здесь ей никто не мешает спокойно растить Хлою, вести нескончаемую борьбу с грязью, которая то и дело приливной волной подбирается к стенкам фургона. Спасибо господь позаботился, чтобы у Пата все больше энергии уходило на речи и выпивку и соответственно все меньше ее оставалось на плотские утехи и Гвинет не слишком страдала бы от сознания, что грешит, изменяя мужу, который ей все-таки муж, даже после того как господь оставил от него одни сухие кости.

Тем не менее, когда начинается война и Пата интернируют как элемент, представляющий опасность для государства, а в фургоне при поисках вещественных улик учиняет разгром полиция, Гвинет не без облегчения понимает, что господь тем самым вновь повелевает ей перебираться на другое место.

Знакомый священник сводит ее с Ликоками.

Короче, учитывая все это, Гвинет решает, что во избежание дальнейших крайностей со стороны всевышнего ей теперь лучше сидеть и не рыпаться.

Кроме того, Гвинет влюблена в мистера Ликока.

Что до девочки Хлои, она ходит в деревенскую школу, где, сидя между Марджори и Грейс, постигает премудрости древнегреческого и латыни и хитросплетения феодальной системы, а в небе над ее головой тем временем дяденьки в самолетах ведут войну, развязанную не ими.

А после уроков, если все в порядке, если Грейс не повздорила с нею и не разругалась на всю жизнь с Марджори, Хлоя нередко идет пить чай в «Тополя», где ее привечает Эстер. Ни для кого в деревне не секрет, как из Гвинет выжимают соки на работе и как невесело живется сиротке Хлое. В кондитерской хозяйка норовит потихоньку сунуть ей в кармашек мятных конфет, а учителя в школе почти никогда не придираются к ней. Хлоя не помнит времени, когда ее не старались бы пригреть, пожалеть, приласкать за ее невзгоды.

После чая Хлоя возвращается в «Розу и корону», в комнатку на заднем дворе, где живет вдвоем с матерью. Здесь, за столиком, который с трудом помещается между двумя жесткими койками, она делает уроки. Одежда висит в углу за занавеской. Их пожитки немногочисленны. Рулон с отцовскими картинами, надежно завернутый в плотную бумагу, хранится у матери под кроватью. На картинах — копер той самой шахты, которую он так ненавидел и боялся, хотя она, быть может, оказалась бы для него меньшим злом, чем Лондон, с его туманами и холодами. Возможно, он и сам пришел к такому заключению перед смертью, во всяком случае, шахты написаны так правдиво, с таким любовным вниманием к деталям, словно художник стремился передать очарование дорогих ему мест.

А под Хлоиной кроватью, в картонной коробке, где лежат свидетельства о рождении, браке, смерти, есть альбом семейных фотографий, приданое Гвинет. Гвинет в детстве, Гвинет с родителями, дядьями и тетками, двоюродными братьями и сестрами. Куда они все подевались? Хлоя не знает. Разъехались кто куда, затерялись. Здесь же и свадебные фотографии — памятный лучезарный день, резкие тени от фигур жениха и невесты на стене часовни.

Хлоя подолгу рассматривает фотографии, но не часто. Она боится, как бы крапчатое черно-белое изображение не вытеснило мало-помалу у нее из памяти зыбкие черты отцовского лица. Конечно, в конце концов так и происходит.

Отцовский температурный листок Хлоя знает наизусть. Краденую историю болезни она прячет под матрасом. В день, когда он умер, отмечает она, температура у него была нормальная. ЛЕТАЛЬНЫЙ ИСХОД — размашисто написано на карточке красным карандашом.

Прощай, отец.

В семь Хлоя с матерью ужинают на кухне «Розы и короны». Это скудная трапеза. Ну что ж, на то и война. Гвинет разрешается брать из буфета пироги, но ей неловко.

После ужина Хлоя помогает матери мыть пивные кружки. Ей не платят за это, но, как говорят Ликоки, работа отвлекает ее от проказ.

К тому же Гвинет любит бывать в это время с дочерью, пользуясь им, дабы наставлять Хлою в житейской мудрости.

Откуда ей знать, что затасканные истины, которые она преподносит девочке, почерпнутые из ненадежных источников вроде дешевых журналов, церковных проповедей и чувствительных застольных откровений, сплошь да рядом резко не совпадающие с истинами, которые почерпнуты ею из личного житейского опыта, чаще всего ложны, а случается, и опасны? Гвинет пятится от правды, жмется к невежеству и обнаруживает, что полуправда и суеверие, сплетаясь, образуют симпатичную подушечку, на которую так удобно опираться в жизни кроткому созданию, которое ни за что ни про что невзлюбил его Создатель.

«Красная фланель греет лучше белой», —