Подросток Ашим - [60]

— Ты рюкзак в ноги поставь. Мешать будет.

Мишка покрепче прижал к себе школьный рюкзак, сказал себе в утешение: «Я ведь еду. Зато я еду».

Тронулись, и теперь можно было позвонить маме. Он так решил: позвонит, когда уже отъедет от города, чтобы вернуться было уже нельзя. Он достал телефон, и на экране высветилось: «Подключите зарядное устройство». Он поспешно нажал «ОК», чтобы надпись исчезла. Его поразило, сколько у него непринятых звонков и непрочитанных сообщений.

Классная писала: «Миша, я не могу дозвониться. Перезвони». И требовала: «Пусть мама срочно позвонит мне!». Слово в слово за ней повторяли Алла Глебовна, химичка и завуч. Иванов и Ярдыков спрашивали: «Ты где?», «Что не в школе?», Кирка писала одно и то же, по очереди:

«Возьми трубку!»

«Перезвони мне!»

«Возьми трубку!»

«Перезвони мне!»

И он подумал: «Ишь, раскомандовалась!».

«Миша, у тебя всё в порядке?» — спрашивали его с незнакомого номера, и он подумал, что это Суркова.

Мама уже несколько раз написала ему:

«Ты где?»

«Мы тебя ждём дома».

«Напиши мне хоть что-нибудь!»

Дальше она писала уже без знаков препинания:

«Сынок Миша где ты»

«Прости меня напиши только пожалуйста ты живой»

«Как я до сих пор не позвонил ей?» — испугался Мишка и тут же увидел немой звонок — по экрану расходились круги, звук-то с утра был отключен. Мишка машинально, не глядя даже, кто это звонит, нажал на «ответить», и тут же услышал сбивчивое:

— Ты дурак, если сейчас перейдёшь из нашего класса! У меня тоже родители… Что ты думаешь, всем хорошо? Я когда папка в запое был, ходил с фингалом, и на футбол ходил, и на кружок к Алле Глебовне. Мне думаешь, не стыдно было с фингалом?

Это, конечно, Катушкин был. Мишка только сейчас узнал, что, оказывается, с фингалом ему было стыдно. И этот фингал вовсе не был свидетельством Сашкиных мальчишечьих подвигов — это его отец приезжал с заработков на Новый год.

— Он каждый раз начинает спрашивать: «Ты теперь в школе для умных учишься, видно, меня скоро, отца своего, не будешь и в грош ставить?» — торопливо говорил в телефоне Катушкин. А я ему: «Буду, буду тебя ставить!» А он не слушает, пьяный же…

Сашка торопился, он пытался доказать что-то Мишке, и тот не понимал, что. «У меня тоже родители…» — несколько раз повторял Сашка, сбивался, и Мишке показалось даже, что он вот-вот заплачет.

— Не плачь, — Саша, — испуганно сказал он и только потом удивился, что это он говорит так с высоким и прыгучим Катушкиным.

И вместе его ответа услышал пронзительный сигнал и металлическое: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

«Маме же позвонить надо!» — спохватился Мишка.

Но связь уже пропала. За окном был темнеющий на глазах, сливающийся в одну полосу лес. «Мы же будем проезжать какие-нибудь города, — утешил себя Мишка. — И там телефон будет снова ловить».

А пока надо было ждать, когда лес кончится.

Мишка обнял свой рюкзак, нахохлился. В голове само собой повторялось за мотором на одной ноте: «У-у-у-у…» Он засыпал, но этот звук опускался и в его сон, а вместе со звуком мотора с ним оставалось чувство, что ему плохо. Во сне он потянулся в глубину памяти за маминым спасительным «Я буду служить тебе вечно», и сразу проснулся и понял, что этого у него больше нет — маминого носатого растрёпанного профиля в полутьме и этого её шёпота отцу. Про это уже вспоминать нельзя, потому что сразу цепочкой вспоминается и Локтева с её секретом, и Хича, и они с мамой на чужой остановке, среди снега.

Он спросил себя, неужели всё бывшее с ним в лицее и потом случилось на самом деле — но не успел разобраться, снова стал опускаться в сон, растворяться в техническом гуле, и машинально шевельнул пальцами, скребнул ими по рюкзаку. Пальцы сами собой, без него, искали Киркину руку. Он вспомнил, что Кирки нет, есть только эсэмэски от неё.

«У меня что, совсем спасалок не осталось?» — спросил он у кого-то. «Спасалки» — это было про что вспоминать можешь, и он никак не находил, про что вспомнить, и, так и не найдя, опять засыпал. А там во сне кто-то был, у кого можно было всё узнать про спасалки — но он не успел, потому что его с силой потрясли за плечо, и он услышал обрывок фразы, которой никак не мог понять:

— Мне что, через ноги твои перелезать?

Он вспомнил, что уже слышал эти слова — кто-то раз за разом повторял и повторял их.

В автобусе горел свет, гула мотора не было, двери были раскрыты, оттуда тянуло морозным воздухом. Мишка встал и вышел наружу.

Он сразу узнал это место. Автобусы, которые выезжают из их города в сторону Москвы, всегда останавливаются здесь. Это самая первая станция на пути. Сюда приезжаешь уже в сумерках, но в свете фонарей можно разглядеть маленькие домики, одно-двухэтажные, вдоль дороги. У них треугольные крыши, и чердаки торчат клювиками вперёд. Мишка вспомнил, как удивлялась мама когда-то: «В наших местах так не строят. А ведь всего каких-нибудь двести километров отъехали…»

Домики были те самые, хотя мама говорила про них очень давно, когда Владька и Сашка ещё не жили на свете, а папа, наоборот, жил. И Мишка удивился, что помнит, как они вчетвером были здесь. А потом сам собой вспомнился берег и кусты у воды, густейшие кусты с узкими серо-зелёными узкими листьями, которыми можно порезаться. Это было уже у моря. Там в листьях жили улитки, такие хрупкие, что Танька никогда не могла взять какую-нибудь из них, не сломав панцирь.