Подростки - [2]

Мысль о рубахе вернула мальчика к действительности. Ох, будет ему сегодня! Отец так этого не оставит, задает хорошую выволочку.

Что-то черное бросилось под ноги. Это Шарик, прыгает, повизгивает, хвостом виляет, ластится…

«Уже и дом? Как скоро! Ну, будь, что будет!»

Валя на секунду остановился и посмотрел на избу. Маленькая, с покосившимся крыльцом, под старой, кое-как залатанной крышей, она показалась ему неуютной, чужой. Так не хотелось переступать порога. Вот сейчас, только войдет в избу, тут ему и… Но делать нечего. Мальчик вздохнул, прошел через темные сени, рывком распахнул дверь и остановился на пороге, опустив голову.

— Хорош! — услышал он суровый голос отца.

— Валька, поганец! — всплеснула руками мать. — Рубаху-то, рубаху какую ухайдакал!

«Началось!» — подумал мальчик и почувствовал неожиданное облегчение.

— Хорош, хорош! — еще раз проговорил отец, не спеша поднялся из-за стола и стал снимать ремень.

Десятилетняя Валькина сестренка Наташа, резавшая хлеб, выронила нож и зажмурила глаза.

В этот момент в избу вбежала соседка Дарья Тропина, растрепанная и перепуганная.

— Аким Семенович, голубчик… Марьюшка, — закричала она, едва переступив порог, — что же теперь делать я буду? — и в изнеможении опустилась на лавку.

— Что случилось? С Михайлой что? — в один голос спросили Аким и Марья.

— Увели! Обыск сделали и увели… — она заплакала в голос, утирая слезы подолом широкой кофты.

Мать крестилась на икону. Отец торопливо надевал картуз.

— Наташка! — стараясь казаться суровым, сказал Валентин сестренке, когда шаги родителей затихли за окном. — Возьми вот, зачини, только матери не напоминай.

— Ох, Валька, и угораздило же тебя. Влетит теперь, — проговорила девочка, рассматривая рубаху.

— Молчи, знай, — буркнул Валентин. — Дай-ка лучше поужинать. — Он взял краюху хлеба, густо посолил ее и тут вспомнил, что с утра не ел.

«Теперь, чай, не попадет, — подумал он. — Отцу с матерью не до меня, а там забудется». — Он жадно глотал тепловатые щи. На сердце стало легко, хотелось смеяться, а то и запеть. Но он сдержался. Не ровен час, отец с матерью вернутся. — «Вот здорово! — продолжал думать он. — Вовремя Дарью принесло. Повезло, одним словом!»

Быстро поужинав, успокоенный и довольный, он уснул на своем жестком тюфячке.

Проснулся Валентин среди ночи, разбуженный голосами отца и матери.

«Про рубаху, верно, говорят», — испуганно подумал он.

Но отец и мать говорили о чем-то другом и, должно быть, важном. Мать вполголоса спросила:

— За что ж его?

— Кто его знает, — ответил отец, помолчав.

Они зашептались. Мать заговорила быстро-быстро, отец изредка отвечал ей. До мальчика доносились только отдельные слова: «засудят… оправдается… пронюхали… полиция… в лесу». Несколько раз повторили одно и то же незнакомое слово — сходка.

Затем мать начала уговаривать отца. Валя слышал, как она шептала: «Не ходил бы… не связывался… по миру пойдем».

Отец молчал, лишь иногда коротко успокаивал жену:

— Знаю… знаю… не вожусь я, — и добавлял: — спи, старуха, спи…

Наконец родители замолчали. Отец, казалось, заснул, а мать еще долго ворочалась, вздыхая.

Мальчик ничего не понял из этого разговора, но почувствовал, что речь шла о чем-то серьезном и таинственном.

«Что это за сходка такая? Сходка… значит сходятся. Но почему за это засудить могут? Разве в лес ходить нельзя? С кем это отец обещал не водиться?»

Мысли эти утомили мальчика, и он незаметно заснул.

Утром Валя первым долгом бросился к приятелю своему, Митьке-Механику. Тот сидел под навесом и мастерил самострел — деревянное ружье с канавкой вместо ствола и луком. Для лука Механик приспособил старый зуб от конных граблей. Митя всегда что-нибудь мастерил, за то и прозвище свое получил. Он лучше всех в поселке делал рогатки, змейки, самострелы и самопалы из старых берданочных патронов.

Вале не терпелось поведать приятелю об аресте Михайлы. Но торопиться не полагалось. Он не девчонка — сразу все выбалтывать. Нужно разговаривать степенно, солидно, как подобает взрослому мужчине.

Мальчик сел на лежавшее полено и посмотрел на приятеля. Тот молча прорезывал бороздки для лука. Его слегка веснушчатое лицо было покрыто капельками пота, белобрысые брови нахмурены, голубые глаза серьезны. За левой щекой бугром шевелился язык.

— Мастеришь? — спросил Валя.

— Помалу.

— Самострел?

— Самострел.

Валя помолчал немного и с безразличным видом произнес:

— Михайлу арестовали.

— Знаю, — сказал Митя, не поднимая головы.

Это ошеломило Валентина.

— Откуда знаешь-то? — воскликнул он, схватив приятеля за руку.

— Брат Данила говорил.

— Данила? А он откуда знает?

— Стало быть знает.

— А я знаю, за что его!

— Ага, — протянул Митя, — за сходку.

Валентин был обескуражен. Шел сообщить такую новость, а тот все знает. Он, поди, знает и что такое сходка. Одно слово — Механик.

Спросить, однако, он не решился. Любопытство — дело не мужское. Обождать надо, может, глядишь, и сам скажет.

Механик перестал мастерить. Он сосредоточенно смотрел перед собой, слегка прищурив левый глаз и закусив нижнюю губу. Валентин понял: приятель о чем-то задумался. Но о чем?

— Далеко понесет? — показав на самострел, спросил Валя, чтобы не молчать.