Подробности войны - [11]

Мы оделись, легли животами на горячий песок, долго не могли отдышаться. Потом отогрелись, успокоились, и комиссар, привстав так, чтобы лучше видеть вокруг, сказал:

- Ты посмотри, какая карусель получается... Наш-то берег какой!

Низкий, пологий берег, на котором мы лежали, переходил в луга, покрытые густой зеленой некошеной травой, и глазу не за что было зацепиться: ни одного бугорка или ямки, ни одного дерева или куста.

- А погляди, какой их берег, - продолжал комиссар. - Соображаешь? Сдать просто, а взять тяжело. Вот ведь как получается... Как назло! Гляди, обрывы какие. Обратно нашему брату нелегко придется забираться на такой-то берег, да еще под огнем. Война к нам, товарищ лейтенант, с той стороны пришла, так туда и уйдет. А?

Мне был непонятен этот комиссар, этот лысый милый старик (ему было наверняка сорок лет). Наши - неизвестно где. Немцы прут на восток, в глубь России. Никто не может сказать, когда и где Красная Армия остановится. Сейчас лишь бы устоять и дальше не пустить. А комиссар о чем беспокоится, чудак?!

- Так когда это будет? - неуверенно спросил я его так, чтобы не обидеть.

- А вот когда Сталин велит, тогда и отберем всю землю. Значит, еще не время, еще замысел не тот.

Мне от его слов стало сразу как-то радостней, на какое-то время увереннее почувствовал себя.

Так мы лежали долго, разомлели. Комиссар повернулся на спину:

- Посмотри, какие облака с нашей земли плывут. Ты посмотри!

Я тоже перевернулся на спину, чтобы полюбоваться небом, и вдруг вспомнил и начал говорить громко:

- "Это бог назначил нам землю ложем, а над головой возвел небеса".

Комиссар услышал и попросил:

- Ну-ка, ну-ка, повтори... Я повторил.

- Где это ты такого смолоду набрался?

- А это мой связной любил так говорить.

- Он что, мусульманин, что ли?

- Да.

- Вот ведь как можно умному человеку голову задурить! Правда?

- Правда, - согласился я, хотя уж очень дорог мне был Магомет, мой первый связной, который погиб во время выхода из первого окружения.

Комиссар быстро поднялся. Я с неохотой встал.

- Ну что ж, идем, а то того и гляди, на молитву станешь.

Мы тронулись. Комиссар довольно долго молчал, потом проговорил, не оборачиваясь, через плечо:

- Выбрось из головы этот дурман. Совсем выкинь. Ни к чему это нам.

Конечно, комиссар был убежденный безбожник, я же о боге частенько подумывал: как где-нибудь туго придется, так вспомнишь.

Казалось, река давно осталась позади. По сторонам уже шли густые кустарники. Кое-где попадались деревья. Но вот кустарники стали редеть, и когда мы вышли на луга, то увидели, что впереди - все та же река.

Мы остановились, вгляделись в реку и увидели плывущего человека. Он легко держался на воде, громко смеялся и, фыркая, явно испытывал удовольствие. Потом заметили, что позади него еще кто-то плывет. Но этот, другой, грузно оседая в воде, плыл тяжело и время от времени что-то обиженно кричал переднему, тот же не обращал внимания и все больше отрывался, то и дело до пояса выталкивая себя из воды.

- Давайте спросим, куда ведет дорога, - предложил я.

Но комиссар молчал. Он, как и я, завидовал тем, кто плыл. Нас загнала в холодную воду нужда, а те беззаботно купались. Видно было, что передний разминается от избытка сил. Задний хоть и кричит на переднего, но тоже ни от кого не прячется, никого не боится.

- Вот сволочи, - сказал комиссар, пробираясь к реке напрямик через бурьян и какую-то пожухлую траву с жесткими и острыми листьями.

- Вот гады, - с завистью и злобой повторил он, показывая на плывущих, наверняка наши около баб осели.

"Ничего, - подумал я, - вот они выйдут из воды и попляшут, когда комиссар порасспросит их с пристрастием..."

И в это время, обернувшись к комиссару, я увидел: глаза его широко раскрылись, он странно присел, оцепенел и показался меньше, будто ребенок, который прячется от кого-то. В это время с реки донесся резкий и пронзительный крик:

- Цурюк!

В сознании мелькнуло: "Бежать!" Видимо, комиссар заметил мое намерение и осадил меня:

- Не бегай! Убьют!

Немцы повернули в нашу сторону. Один четко выбрасывал руки, по-прежнему сильно выталкивая корпус из воды. Никогда в жизни я не видел, чтобы кто-нибудь плавал так уверенно и красиво. Другой усиленно работал руками и ногами, до нас доносилось его тяжелое дыхание. Он еще больше отстал от своего товарища, но зато властно и капризно кричал как ребенок:

- Цурюк! Цурюк!

Комиссар бросился в сторону. Овладевший мною страх словно свел руки и ноги. Какое-то время я не мог двинуться с места. Кровь прилила к сердцу, а на лицо будто кто лед положил: похолодело все. Я только видел приближающихся немцев и, как во сне, слышал сильные всплески воды.

Но комиссар крикнул:

- Чего стоишь?!

В руках он держал немецкую винтовку. Глаза его были красные, лоб вспотел. Он лихорадочно осматривал и ощупывал оружие. Лицо его побледнело, и руки тряслись.

- Вот, черт, не пойму, где тут что, - говорил он себе. Как ни странно, увидев, что и ему страшно, я обрадовался.

- Возьми оружие! - приказал он.

В траве я нашел винтовку и стиснул ее так, что ни у кого не хватило бы сил вырвать ее из моих рук.