Подозрительные предметы - [6]

Наконец он – очередная слабина – закрыл окно. Нет, успокоил он себя, выброситься из окна – смерть не мужественная, не символическая и не жертвенная, а до боли очевидная и простая. Поразмыслив, он отложил окончательное решение вопроса «на попозже» и вспомнил о планах на вечер. Там значилась встреча выпускников.

Через десять лет после выпуска все поистрепались и располнели. Мерзко было смотреть на этих людей, хотя прежде они были ему дороги.

Разговоры были такие: вот, дескать, мы выросли и, наконец, можем, стать одной командой и захватить весь мир. Этот отвечает за государственную власть, этот за экономику, а этот за законодательство. Каждый школьный класс – модель общества во всей его ущербности. Кем выбрали его – человека, ни с того ни с сего отслужившего в армии и провисевшего в неизвестности несколько лет, – он как-то даже не приметил.

Он присматривался к гогочущим лицам и удивлялся сам себе – как я мог считать их близкими себе хоть в чём-то? Перед ним сидела орава монстров, ни на сантиметр не повзрослевших – даже, сбросив с себя подростковый флёр понта, они стали ещё младше и ещё глупее.

– Вот смотрите, – подал голос накачанный как генно-модифицированный бык Морозов, – На первой остановке в автобус зашли трое. На второй остановке один вышел, а зашли четверо. На следующей остановке вышли двое, зашли шестеро. На следующей вышел один, зашло двое. Потом вышли пятеро, зашёл один.

Он выдержал паузу.

– Ну а на последней все вышли. Вопрос: сколько было остановок!? – и Морозов сам захихикал, а потом засмеялись все. Потом кто-то спросил, откуда у Морозова под глазом синяк, он как-то неловко ушёл от ответа и снова стал шутить.

Аккуратно сдержав своё презрение к Морозову и остальным, самоубийца ненавязчиво положил на стол рядом с собой деньги, которые должен был за пиво – и вышел под предлогом «в туалет», незаметно прихватив с собой куртку.

Ну а с чиновником высокого класса Огородничим, в сущности, не случилось ничего интересного. Ну да, столкнулся в дверях ведомства с парнишкой, должно быть каким-то курьером (костлявое лицо без выражения, мешковатая куртка, в целом глупый вид), ну, выронил портфель из рук, ну, сорвался на сорванца, обматерил его, да и пошёл в кабинет.

«Ну надо же, – подумал Огородничий, – Сколько ни отгораживайся от них, всё равно придут в твой дом и всё испортят. Зря я, конечно, так кипячусь, но ведь и правда обезьяны какие-то криворукие. Мы им служим, колоссальный объём работы проделываем, а они хоть бы что – только и могут, что у нас предметы из рук выбивать. Зла не хватает, право слово».

Ну, позлился немного Огородничий, но потом всё-таки взял себя в руки и принялся за работу: надо же кому-то, в конце концов, трудиться на благо Родины.

Увидев очередную новость в интернете, Соня воспылала кипучей яростью, которая в последние недели стала для неё привычной. На иллюстрации к новости красовался крупный чиновник Огородничий – улыбчивый и молодой, в сущности, немногим старше самой Сони, – а уже руководитель какого-то департамента. Что-то там он заявил на каком-то там профильном заседании – в сущности, ничего примечательного, но один вид его кабаньей ряхи внушал Соне отвращение. Она закрыла страницу, особенно не вчитываясь в содержание новости.

Пора уже давать объявление «ненавижу по фотографии», подумала она. Ведь ненависти всё равно, по каким каналам сообщаться. Одного надменного взгляда хватит, чтобы сжечь некоторое количество нервных клеток, а пара гадких слов нет-нет да и вызовет икоту.

Можно сделать на этом бизнес, решила пофантазировать Соня. Нанять целый зал людей за компьютерами, которые посменно ненавидели бы неугодных людей на дисплее. Подобное можно было бы попробовать и с добрыми чувствами, но кто бы стал за такое платить? А за презрение – пожалуйста.

Потом Соня долго не могла заснуть – судя по всему, потому что пару раз за прошедший день улучала пятнадцать минут, чтобы просто подремать. Утром, несмотря на то, что на работу можно было подойти аж к полудню, ей едва удалось заставить себя встать, не начав звонить начальнице с лживым сообщением о собственной болезни.

Она вышла на улицу; было холодно, накрапывало, погода решительно не давала знать о реальном времени года. Хотелось уже поскорее добраться до метро, чтобы там – пусть бы и находясь в зарослях толпы – загородиться от всех книжкой или, и если удастся, сесть на скамейку и уснуть на драгоценные тридцать пять минут по прямой.

Но сначала надо было сесть на маршрутку, а эта зараза всё так и не шла. Соне стало досадно, что она не оделась потеплее – ветер прямо-таки пронизывал.

Вдруг девушка услышала где-то рядом с собой хриплый голос, что-то бормочущий и время от времени выкрикивающий, явно к кому-то обращаясь. Она идентифицировала источник этого звука: сбоку от неё стояла женщина, по которой сразу было видно, что она, мягко говоря, не в себе: она была втиснута в бесформенный серый плащ, раскачивала в руке чёрный шелестящий пакет, из-под капюшона выбивалась сальная рыжая прядь. Образ дополняли нелепые очки с толстыми стёклами. Трудно было сказать, сколько ей лет: может, и за пятьдесят, а может, и меньше сорока – с такими людьми возраст играется особенно причудливо.