Подорожники - [23]

– Какой тебе номер? – прогудел мужской голос. Штиблеты зашевелились.

– Дали койку. Радуйся. Барин выискался. – Грубо заговорила женщина. – Посмотри на него. Номер ему.

– Понимаете, я ночью очень храплю. Людям будет в номере со мной очень плохо спать. Вот и прошу отдельный номер. Заплачу. – Начал пояснять Аникин, и ему стало даже противно от своих раболепных пояснений.

– Храпи себе, сколько влезет, – сытно отрыгнув, надменно хохотнул мужчина. – Забирай сдачу и ключ. Храпит он. Кто не храпит? Младенцы. Шуруй себе…

Аникин окончательно обиделся. А тут фанерка упала, отрезав дежурную с красными ногтями и штиблеты от его взора. Этот равнодушный стук вывел Аникина из равновесия. «Не о себе же думаю, а они ещё издеваются. Что за люди. Я же никому спать не дам своим храпом. Люди будут злиться на меня и не отдохнут толком». Вовик стукнул в фанерку. Потом ещё раз.

– Ну, чего тебе? – истерично вскричала дежурная.

– Почему вы мне номер не дали. Я буду храпеть, а люди – нервничать, разве непонятно?

– Иди, отдыхай. Тебе сказали, – грозно послышалось Аникину.

– Мне нужен номер, потому что я сильно храплю по ночам.

И тут они дружно набросились на Аникина, обзывая обидными словами: «Прохиндей. Алкаш. Пьянь бездомная. И так далее». Принялись пугать медвытрезвителем. Аникин сначала растерялся, а потом им ответил. Без резких выражений, без грубости, но дал понять, что не на того напали. Тут из двери вышел высоченный мужчина в штиблетах, схватил Аникина за локоть, схватил больно и нагло. Будто хотел пригласить на танец.

– Ты мне общественный порядок не нарушай. Я тебя сейчас отправлю на лёгкий труд. Будет тебе отдельный номер.

Аникин обиделся сразу, схватил мужчину, как учили на заставе, где он три года защищал рубежи родины. Припёр мордой к стенке штиблетника. Тот вдруг заныл, заныл:

– Я командир народной дружины, – вырывался из сильных рук незнакомец, но не мог вырваться. – Я при исполнении… Я порядок охраняю…

– Если ты на посту, зачем водку кушаешь? – от командира несло, а не пахло свежевыпитой водярой, будто бы он принял стакан вот только что и зажевал луком. – Видали мы таких командиров. Тебе доверили, а ты напился, как… – Аникин не стал клеветать на домашнее животное и пошел к себе в номер, согласно квитанции, но встряхнул мужчину, как пустой мешок.

Не успел Аникин умыть лицо, как в номер стремительно вошёл милиционер, краснокогая дежурная и поодаль – маячил мужчина в серых брюках, держа в руке оторванный рукав от пиджака. Аникин сразу понял, что народ в этой деревне сволочной, и придётся отсидеть пятнадцать суток. «Он бы мог себе морду ещё набить, но не решился, – подумал Аникин, вытирая руки.

– Что себе позволяете? – заговорил сержант, заглядывая под кровать, за шифоньер, обыскивая четырёхместный номер глазами.

– Оскорбил, как мог. За что, – притворно плакала чёрными слезами дежурная. – Требует номер. Тут их целая банда с утра околачивается. Я позвала дружинника Колесникова. Он и народную дружину избил. Грозился всех зарезать…

– Сколько можно врать? Никого не избивал. Даже рукав себе свой оторвал. Вот этот пьяный дружинник и набросился на меня, а теперь старается из себя пострадавшего изобразить. В коридор он выходил в рубашке. Пиджак висел на стуле. Я приехал за помощью. Комбайн сломался. А тут… Храплю я очень громко. Стал просить отдельный номер, чтобы людей не беспокоить, а эти граждане накинулись, стали обзывать, руки закручивать.

– Забери его, Иваныч, на пятнадцать суток, узнает, как отрывать рукава. Пьяный, как сапожник. Тут их пятеро кучковались. Пили в номере.

– Незнаю, кто с вами кучковался. Я – спиртное с посевной не пью. Техника.

– Собирайтесь, – сказал милиционер, – Разберёмся. Зачем рукава отрываешь хорошим людям? Выпил человек чуть-чуть, а может, у него зуб разболелся…

Понял Аникин, что чужой он тут, а значит, виноват. Утром вышел из гостиницы, недоумевая, почему у него такой лёгкий портфель. Ни банки с мёдом, ни бутылки с водкой в нём не оказалось. Он вспомнил, как дышал сначала в стакан, потом в бумажный кулёк, как их нюхали два человека в форме, как удивлялись, как смеялись, когда узнали, зачем он просил номер.

Как вы понимаете, доброта требует жертв. Забота о ближнем привела Аникина в отделение милиции. Заплатил он за рукав, за разбитый графин и стакан. У него не оказалось свидетелей, которые бы подтвердили, что он никого не трогал, никакие графины не колотил. Что такое справедливость – это стечение обстоятельств. Справедливость, доброта, как показал опыт, наказуемы. Если бы Аникин был обыкновенным человеком, когда ему нахамили, то есть плюнули на щёку, он бы ласково подставил вторую и при этом культурно использовал платочек, то с ним ничего такого не случилось. Аникин не был обыкновенным, он был добрым.

ОДНАЖДЫ В КУПЕ

Пассажирский фирменный поезд лениво отполз от бетонного причала Казанского вокзала и во всю прыть помчался в Сибирь. Попутчица у Валентина Павловича Нелюбова, сдававшего экзамены за третий курс Полиграфического института, была одна. Сначала Таисия Ивановна Халдина хотела расселиться с незнакомым мужиком в соседнее пустое купе, но раздумала, так как этого попутчика она уже немного узнала, а кто знает кого к ней подселят на следующей станции. Это, может быть, ворчащая старушка или заливистый ребёнок трёх месяцев от родов.