Поднебесный гром - [3]

— Побойтесь бога, Семен Иванович, — миролюбиво возразил Аргунов, — я минут двадцать как ушел из штурманской. К тому же и небо, как видите…

Небо к обеду действительно окончательно расклеилось. Тучи нависли низко над землей, тяжелые и хмурые, насыщенные водой; отдельные космы цеплялись за крыши домов, а телевизионная вышка до половины утопала в серой туманной наволочи.

И все-таки Востриков распорядился готовить самолеты к полетам, и на летно-испытательной станции начался адов грохот — это механики гоняли двигатели, проверяя их работу на всех режимах, от малого газа до максимального, — даже в штурманской комнате, за толстенными стенами, невозможно было разговаривать — надо было кричать, чтобы тебя услышали, так как уши, казалось, были залиты свинцом, который больно давил на барабанные перепонки…

Но вот постепенно, одна за другой, затихли турбины, умолкла последняя, и наступило всеобщее облегчение, прорезались голоса людей, зазвучал смех, полилась из динамика музыка — возвращались привычные звуки, хотя в ушах еще некоторое время и стоял звон.

— Ну что вы нам скажете? — спросил Востриков девушку-синоптика, воспользовавшись затишьем.

Та, казалось, не слышала и медленно прикалывала к доске синоптическую карту, испещренную условными знаками и почти сплошь закрашенную зеленым карандашом. Потом она не спеша взяла со стола указку и обвела ею карту.

— Ничего обнадеживающего ни на сегодня, ни на завтра я вам не обещаю. Циклон.

Востриков с ненавистью посмотрел в ее большие красивые равнодушные глаза. Из синоптиков больше всех не нравилась ему эта ленивая девица, недавно пришедшая на метеостанцию из института. И дело было даже не в том, что ее прогнозы чаще всего не оправдывались, нет, его раздражала ее неповоротливость и какое-то сонное спокойствие.

— Когда должен пройти циклон?

— Это зависит от ветра. Если усилится…

— Если бы да кабы… Так и я могу погоду угадывать… А еще молодой специалист!

— Как будто от меня зависит погода! — словно ища защиты у испытателей, обернулась к ним «молодой специалист».

Те промолчали.

«Тебе можно быть спокойной, — подумал о ней Востриков, — а тут план под угрозой срыва… Сегодня уже двадцать пятое число, конец месяца… А сорвем месячный план, не с тебя, а с меня стружку снимут. Кому какое дело, что подвели бустеры, что нет погоды…»

— Запомните, — сказал он девушке-синоптику, — чтобы мне информация как часы! А вы даже не удосужились проанализировать погоду. Стыд и позор!

И он ушел, хлопнув дверью.

Через несколько минут Востриков вызвал к себе Аргунова.

Протирая очки, он заискивающе заглянул своими тревожными близорукими глазами в твердые спокойные глаза Аргунова.

— Андрей Николаевич, может, все-таки слетаешь, а?

Аргунов покосился в окно.

— Видите, что творится? Потерпим.

— Сколько же можно терпеть? — вскипел Востриков.

— Сколько надо, столько и потерпим.

Востриков с силой бросил на стол очки и, подойдя к окну, горестно вздохнул:

— Безобразие!

С третьего этажа кабинета начальника ЛИС, как с наблюдательного пункта на высоте, видны застывшие на месте самолеты и спецмашины возле них и люди в рабочих комбинезонах, слонявшиеся без дела. Все ожидало команды «Вперед!». А команды не было…

Востриков позвонил на метеостанцию.

— Выяснили?

Знакомый ленивый голос невозмутимо ответил:

— Нижний край сто восемьдесят метров, возможен дождь.

Востриков зло бросил трубку и зашагал по комнате — маленький, со взъерошенными волосами и со сбившимся набок галстуком. Вдруг остановился, будто вспомнив что-то, сел за стол. Указал Аргунову на стул:

— Прошу.

Аргунов сел:

— Я вас слушаю.

— Нет, это я вас хочу послушать, почему у нас нехорошо как-то все получается.

— Что именно?

Востриков неторопливо надел очки и доверительно, с просительными нотками в голосе заговорил:

— Андрей Николаевич, давай разберемся. Понимаешь, не моя это прихоть — посылать вас в такую непогодь. Но план поджимает, план! Месяц на исходе, рабочих кормить надо, премия сорвется.

— Семен Иванович, не надо мне это объяснять, — Аргунов оперся руками о спинку стула, — я не хуже вас все понимаю. Но и вы тоже поймите. Ведь прекрасно же знаете, что при таком сложняке нам не положено летать. На нарушение я не пойду.

— Значит, отказываешься?

— Категорически!

— А если я еще кого-нибудь попрошу? — вкрадчиво спросил Востриков.

— Никто не полетит. Я запрещаю!

— Но ведь начальник ЛИС я, — напомнил Востриков.

Такое уже случалось не раз, когда их интересы сталкивались: начальника летно-испытательной станции и шеф-пилота, его заместителя по летной части. Однажды Федя Суматохин, присутствовавший при очередной такой стычке, даже вспылил:

— Смотрите-ка, Семен Иванович, лучше за техникой, а в летных вопросах мы и сами как-нибудь разберемся!

Аргунов, правда, молчал, но упорно гнул свою линию. Он никогда не нарушал законов, расписанных в наставлении. Не нарушал и другим нарушить не позволял.

— У вас все? — взглянул он на Вострикова.

— А куда ты торопишься? — остановил его тот. — Сам же говорил — лететь нельзя. Так что посидим, обмозгуем этот вопрос, так сказать, с разных углов зрения…

Аргунов молчал.

— Ну так как же, Андрей Николаевич? Как насчет плана?.. Сорвем — по головке нас не погладят. Учти это…