Подменыши - [31]

— Ждите, к вам идёт наш брат. Конверт не прячьте, он сейчас понадобится. Прощайте, брат, и да хранит вас Милосердная Такса, — Истомин отключил мобильник.

Де Ниро запахнул поплотнее плащ, словно ему вдруг стало холодно. Его сопровождающие, насторожились, вероятно, это был условный сигнал, что-то вроде «внимание!».

— Засуетились, жильцы вершин! — торжествующе произнесла Белка.

— За работу, вороные! А то зажирели на московских харчах! — подбодрил их Истомин.

Меж тем на площади ничего не происходило. Все так же буднично передвигались кришнаиты, их обходили стороной миряне. Минут пятнадцать прошли в ожидании.

Белка, все это время пристально наблюдавшая за горцами, увидела, что они снова немного расслабились. Тогда взяла со стоящего рядом стула с изогнутой мягкой спинкой самодельный радиопередатчик с неряшливо торчащими из него проводками и радиодеталями и нажала на небольшую черную кнопку. На площади ничего не произошло. Она нажала еще раз. Тот же результат.

— Кажется не работает, — несколько растерянно повернулась она к Истомину.

— Странно, работал же, — он взял прибор в руки и, прищурясь, осмотрел его.

— Как всегда, в самый подходящий момент, — немного злясь, зашипела Серафима, — никогда я не доверяла этим проводам, диодам, конденсаторам и прочему бреду.

— А, пардон. Я не подсоединил батарейку. После операции не забудь напомнить, чтобы меня расстреляли, а то как-то нехорошо всё получилось.

Он нажал на кнопку, и на площади одновременно раздались два негромких хлопка. Из двух урн, стоящих в толпе кришнаитов вырвались столбы оранжевого дыма, быстро накрывая сборище и окрестности. Толпа быстро двинулась, почти побежала в сторону от едких клубов. Де Ниро немного замешкался и его тут же затерли в людской поток. Кто-то одетый в апельсиновую тогу подставил ему подножку, одновременно вырвав из рук конверт, и тут же затерялся в толпе таких же, как он. Кавказец, падая, что-то закричал по-своему, пытаясь схватить налетчика, но тщетно. Тот ловко отбил его руку и тут же стал неразличим среди дыма, чужих спин и бритых голов. Набежавшие телохранители попытались схватить первых попавшихся кришнаитов, но те, не испугавшись, громко и противно закричали о помощи. Побежавшие было «оранжевые» тут же остановились и стали молча окружать кавказцев, стараясь не обращать внимания на сгущающийся дым.

— В чем дело, братья? Что нужно от вас этим добрым людям? — негромко и с легкой долей угрозы в голосе спрашивали из образующейся толпы. Кольцо стягивалось все плотнее, руки охранников непроизвольно тянулись к пистолетам под мышками. Де Ниро понял, что дело принимает плохой оборот. Он закрыл на секунду глаза, его губы чуть дрогнули, вероятно, он представил себе масштабы возможного побоища, и жестом приказал отпустить пойманных. После чего состроил брезгливую мину и смирился с поражением. Охрана опустила головы, избегая встречаться с ним взглядом.

Когда они подходили к припаркованной в близлежащем дворе «Феррари», навстречу им из-за угла, как всегда неуклюже переваливаясь, выбежал радостный Танцор с огромным красным бантом на шее (это была очередная беличья выдумка). На секунду все оторопели, глядя на него, затем гортанный вскрик де Ниро бросил охранников за угол, но там уже никого не было. Они оглядели для порядка окрестности и, не обнаружив ничего подозрительного, снова вернулись ни с чем. Хозяин бросил на них еще один короткий презрительный взгляд, процедил какое-то ругательство и занялся обретенным псом. Тот, счастливый, пытался облизать его, прыгая к руке. Де Ниро, с трудом скрывая радость и не желая допускать нежностей в присутствии нерасторопных прислужников, загнал чадо в машину и рванул с места. Охрана, едва успев залезть в свой «Шевроле Тахо», рванулась следом, но «Феррари», еще раз демонстрируя презрение, уже скрылся в потоке машин. Это был не их день.

На квартиру Сатир пришел последним. Эльф, Белка, Истомин и бритый наголо Бицепс, который тоже был в толпе кришнаитов, дожидались его уже около получаса, развлекаясь тем, что подбирали осколки стекла, застелившие пол на половине комнаты, и рассматривали их на солнце, бившем на прощание в окна изо всех слабеющих сил.

— Харе Кришна. Славная прическа, — откомментировала Белка его появление.

— Харе Рама, — ответил Сатир. — Парикмахер уложился в две минуты.

— Делает ему честь.

Сатир провел рукой по лысине. Кришнаитскую одежду он успел снять где-то в подъезде неподалеку от площади.

— Да и вообще ты неплохо выглядишь.

— Победители всегда хорошо выглядят, не замечала?

— Даже мертвые, — вставил свое слово Истомин.

— Истомин, есть в твоем мире что-нибудь кроме смерти? — устало проговорил Эльф.

— Нет. Смерть — это единственная и абсолютная реальность, с которой все начинается и которой все оканчивается.

— А что находится в промежутке между началом и концом?

— Распространенная форма смерти, называемая жизнью. Вообще, все, что мы думаем о жизни, — чушь собачья. Иллюзии, помноженные на иллюзии, которые призваны защищать нас от страха смерти. Но с другой стороны, если попытаться прорваться сквозь них, то неизвестно что выйдет. Это как в детстве думать о бесконечности Вселенной. Вроде того, летели-летели на звездолете и — раз! стена. Типа конец вселенной. Но ведь стену можно пробить, так? Пробили лазером и дальше. Снова стена, мы снова лазером и так далее до бесконечности. Стены, стены и стены. Хочешь придумать последнюю окончательную стену — и тут же в голове рождается план её преодоления. И вот ты уже чувствуешь всю несостоятельность попыток проникнуть в суть бесконечности, и тогда в воздухе начинает пританцовывать синий болотный огонек безумия. Голова треснет, если продолжать думать таким образом достаточно долго. Так же и с иллюзиями. Ты избавляешься от них, пробираешься вглубь, к сути, и вдруг обнаруживаешь себя в рубашке с завязанными сзади рукавами в доме маленьких и тихих радостей. Это не путь, на мой взгляд. Дело в том, человеческие иллюзии надо формировать нужным образом. Допустим, наполнить головы человечества красивыми мифами, чтобы оно знало, с кого делать жизнь, за кем идти. Мифотворчество — вот истинная задача для каждого активного человека. Если каждый превратит свою жизнь в красивый миф, то не останется ни равнодушия, ни безделья, ни косности. Люди оживут, поскольку откроется великое множество красивейших путей!