Подменыш [Fan Edit] - [22]

Именно исходя из этого убеждения, в английском языке в семнадцатом веке впервые появилось слово oaf. Изначально oaf был ребёнком эльфа, которого оставили, разменяв по плохому курсу, взамен украденному человеческому. Народные суеверия считали таких детей уродливыми или глупыми.

Куиньон

Олух в «Подменыше», вероятно, является похищенным человеческим ребёнком. Его разменяли по хорошему курсу, и с этим сочетается религиозный образ позитивного духовного непорочного зачатия, которое будет обсуждаться ниже.

Джеймс Джордан на Urth Mailing List выстроил довольно сложную схему, где имена Пальмиери и Палмер служили комментарием того, как, меняя обычаи, американская католическая церковь отрывается от своих корней; где Папа — папа римский, Мама — церковь, Мария — дева Мария, а Пит Палмер отождествляет уход от прежнего итальянского образа жизни как католиков… и хотя имя Питера Пальмиери явно вызывает образы Петра, Павла и Марии, я не готов поддержать эту интерпретацию.

Название «Подменыш» — также один из таких обоюдоострых артефактов: Питер Пальмиери, очевидно, попросту появляется нестареющим и вечным, как один из подменышей фольклора, однако именно Пит Палмер действительно покидает стазис Кассонсвилля и очень часто меняет свою позицию. Все остальные обитатели Кассонсвилля довольно статичны. Монахиня выглядит по-прежнему; Пит, столкнувшись с Эрни Котой, узнаёт его; а внушительность Мамы Пальмиери описывается как «тот же» тип полноты, что и раньше. Прежде чем принять как объективные доказательства существование актёра Пита Палмера и этимологию слова oaf, следует допустить оба возможных объяснения: отделился ли Пит от своего «я», счастливого и доброго? Быть может, это счастливое, доброе и молодое «я», которому вечно 9 лет, является некой психологической защитой, последними остатками его невинности? Внешние доказательства и знания позволяют нам утверждать, что на самом деле эта история является историей подмены при рождении в 1931 году, которая маскируется изменённым самовосприятием.

На мой взгляд, это заметный уход от всего, написанного Вулфом прежде, потому что он, наконец, превратил неполное понимание мистического события в анализ характера и личности. Реальны ли Пальмиери? (Наш сценарий подмены при рождении в 1931 году говорит, что «да», это человеческая семья, куда попал ребёнок гнущего гвозди приёмного отца Пита Палмера.) Пит Палмер утверждает, что у него не осталось никого из родни: мы знаем, что его отец и мать умерли, но похоже, в этом его отличие от Питера Пальмиери. Добрый невинный Питер Пальмиери воспитывался людьми: был ли он всегда по природе таким же добрым и благородным, или же схватка с Питом Палмером изменила и его? У темпераментного и склонного к убийству рассказчика, Пита Палмера, был совсем другой отец. Воспоминания Пита Палмера искажаются из-за драки с его подменышем, поэтому он считает, что в 1944 году учился в четвёртом классе (тогда как Пальмиери всегда в четвёртом классе). Рассказчик, довольно загадочно, заявляет, что после смерти отца «всё изменилось».

Религиозные аллюзии

Имена Петра, Павла и Марии очевидны, но не менее важна и Церковь Непорочного Зачатия. Непорочное зачатие относится не к Иисусу, а к деве Марии — именно она была свободна от первородного греха с момента её зачатия. Очевидно, что, похоже, непорочно зачат был как раз Питер Пальмиери, хотя Мария действительно принимает участие в спасении жизни лягушки. В версии Эрни драка происходит между Марией и рассказчиком. По воспоминаниям рассказчика, он попадает в Марию камнем, а потом борется с Питером, затем, когда лягушка освобождена, убивает её, пронзив клинком. Питер Пальмиери, появившийся вскоре после рождения Марии, сочетается с образом непорочного зачатия. Если он благодать, то быть может, это именно Мария вызвала его.

Деревянные мечи (возможно, их число равно трём), воткнутые в землю на острове и уподобленные крестам, становятся ещё одним очевидным религиозным символом. Для Пита Палмера умерли мать, отец и, возможно, кто-то ещё, о ком нам неизвестно. Если рассматривать остров как смерть, то относительное расстояние до него обретает смысл. Для детей, которые ближе к жизни и её началу, остров далеко, однако когда они стоят на берегу острова, настоящий мир и их рождение находятся от них на расстоянии всего лишь одного броска камня. Для взрослого мужчины, Пита Палмера, остров смерти приближается, а мир жизни и юности кажется дальше от его берегов, чем когда-либо.

На мой взгляд, анализ Джеймса Джордана довольно хорош в том отношении, что остров — это смерть; он, однако, изрядно выходит за рамки текста, утверждая, что бросок камня — это апостольская идея веры без дел,[39] а также идентифицируя Пита Палмера и Питера Пальмиери как противостояние католических церквей, реформированной американской и старой дореформенной итальянской,[40] мы просто не видим в этой истории какой-либо напряжённости между некой монахиней старой школы и молодой американизированной — чтобы провести такую ​​параллель, данную тему упомянули бы вскользь (хоть и открыто), и лишь потом поэкспериментировали бы (втайне). Этот анализ же слишком таинственен с самого начала, хотя, учитывая имена Петра-Питера, Павла-Пола, Марии и Папы, итальянская фамилия действительно вызывает образы католической церкви. Думаю, что, наверное, именно его сознательный выбор зла как проявление свободной воли (примером может служить убийство лягушки) воздвигает барьер между Питом Палмером и этим святым семейством, тогда как его Подменыш навечно остаётся молодым; поэтому рассказ — это, в некоторой степени, религиозная аллегория. По воле случая вступив в борьбу со своей подменой, Пит получает проблески воспоминаний, которые могли бы принадлежать ему, если бы его не подменили во младенчестве и не забыли. Хотя Папа Пальмиери знает, что с его нестареющим сыном что-то не так, он совершенно забыл своего настоящего сына.