Подмастерье - [37]

— А дрова-то и нашлись… — сказал он, глядя как Игорь шурует в костре деревянной кочергой.

— А я порубил нынче инжировое дерево, — объяснил Ваня. — Говорят, его посадил сам Савва. Мы всё надеялись оно оживёт, хоть веточку пустит, но холод этой зимы сгубил его. Инжир рос в самом дальнем углу скита.

— Зимы стали холоднее в последние годы, — добавила Соня. — А лето короче. Раньше можно было сажать овощи в марте, а теперь земля мёрзлая до середины апреля. Говорят, ещё десять лет назад можно было за лето снять два урожая. А теперь второй посев не успевает дозреть. Что поделаешь — во всем мире похолодание.

— Оттого и чечухи на юг тянутся, — осенило Сергея. — поближе к теплу…

— И еды было раньше вдоволь, — мечтательно протянула Ксюха. — И сорняки не росли.

— Насчет сорняков — это сказки, — сказал Игорь. — Они всегда растут.

— Кстати! — воскликнула Соня. — У меня идея. Давайте в дни рождения дарить друг другу подарки. Пусть у нас будет такой обычай… традиция…

— А что? Неплохо! — встрепенулся Ваня.

— Мне эта идея нравится, — широко улыбнулся Маралин. — Я очень даже за. Гоните подарки!

— Ну, тогда закрой глаза и жди! — приказала Подосинкина.

Через пять минут Маралину вручили новую соломенную шляпу с огромным пером. Она была почти такой же красивой, как у Мастера.

— Зацени! Специально для тебя старалась, — похвасталась Соня. — Как чувствовала, что тебе новая шляпа понадобится. Только знаешь, не сиди в ней у костра, потом оденешь. А то вечно с тобой что-нибудь случается, — и она пригладила ершистые волосы Игоря. Тот расплылся в блаженной улыбке.

— И от-от-от меня подарок — сказал Ваня и протянул Маралину зачехлённый охотничий нож. — Не забывай его брать с собой, когда идёшь по-по-по дрова.

— А у меня ничего нет, — расстроенно произнесла Ксюха. — На, возьми мою расческу, — и она дала Игорю щербатый, без нескольких зубцов, гребень.

Ерёмин загадочно улыбался. Его не пустили в спальню за подарком, но он знал, чем обрадует Маралина. Он ещё никому об этом не рассказывал, но в последнее время, по вечерам, во время послезакатных бесед с Женькой Синицыной, вновь стал заниматься рукоделием — только не гравициклы мастерил, а вырезал из дерева то, что особенно поражало его впечатлительную натуру. Сергей понял, что только так сумеет рассказать Синицыной о жизни на ферме — изготовив для неё целую коллекцию вырезанных фигурок. Тут были и крысозмей, и крысятник, и свинорыл, и пёс Дружок, и гусёнок Женька. Отдельно от них он держал фигурку пятнадцатилетней задиристой девчонки — Сони Подосинкиной. А вот вырезать Синицыну у него не получалось — вместо её лица он видел одно расплывчатое пятно.

— С меня причитается, — сказал Сергей. — Но я не забуду. Скоро ты получишь и от меня подарок. А мне кажется, можно создать ещё одну хорошую традицию. Пусть именинник подарит всем свои стихи. А то я столько о них слышал, а что это такое — даже не знаю.

И тогда Игорь, довольный, встал во весь рост, даже подставил под ноги какой-то ящик, чтобы казаться выше, и объявил:

— Баллада про спиногрыза!

После этого, завывая и закидывая назад голову, он тягуче и громко запел:

Лентою пыльною вьётся дорога от дома:

конь да телега, да я, да весёлое солнце.

Тихо скрипит колесо, и почти невесомо

сердце на нитке о грудь, словно маятник, бьётся.

Сердце мятётся, предчувствует, предупреждает —

быть беде, быть беде, быть беде — каждым ударом.

Конь не заржёт, дикий пёс в стороне не залает,

ворон не каркнет и небо не вспыхнет пожаром.

Только неслышною рысью, невидимой тенью,

прячась от ветра, скрывая свой запах — не гордый,

хищник крадёт у судьбы за мгновеньем мгновенье,

хищник крадётся за нами с оскаленной мордой.

Птицею раненой рвётся дорога на волю,

конь, очумевший от страха, несётся стрелою,

миг — и кровавою чашей наполнено поле,

миг — и телега, разбившись, лежит надо мною.

Сердце мятётся, предчувствует, предупреждает —

быть беде, быть беде, быть беде — каждым ударом.

Каркает ворон, над полем кровавым летая,

вспыхнуло небо в душе моей жарким пожаром.

Только внезапно вдруг слышу я голос знакомый —

дружба мне в помощь, и хищник в конвульсиях бьётся.

Лентою пыльною снова дорога — до дома:

я да Ванюша с Сергеем, да бледное Солнце…

Когда прозвучало последнее слово баллады, фермеры дружно захлопали в ладоши. Только Ерёмин сидел растерянный, распахнув настежь рот. Он никак не ожидал, что слова в предложениях можно сложить так, что они будут звучать и красиво, и гладко, вольются прямо в душу, воздействуют на сознание, заставят вновь пережить случившееся накануне так, словно оно проходит перед глазами.

— А можно ещё раз? — попросил Сергей. И Маралин снова пропел балладу про спиногрыза. А после этого до глубокой ночи все слушали его старые стихи, которые до сих пор никто, кроме деревьев в лесу, не хотел знать…

— Ну, ты даёшь, — произнесла Подосинкина, когда все уже расходились спать, и поцеловала паренька в щёку.

Через три дня Ерёмин уже совсем оправился от укуса спиногрыза. И однажды, заговорщицки подмигнув, он вручил Игорю последний деньрожденный подарок — вырезанного из толстой ветви инжирового дерева спиногрыза. Работа над этой фигуркой была сложной и кропотливой. Изготавливая её, Сергей сломал свою бритву и с того дня начал отращивать бороду.