Подмастерье - [15]

— Через час в Жаворонках будем, — сообщила Соня, завершая очередной привал. — Обед у колодца устроим, целый час своё небо можешь разглядывать. Хотя, нет! — тут же поправилась она. — Буду тебя учить костёр разжигать, вот. А то и так целый день валяешься!

— Что за Жаворонки? — заинтересовался Ерёмин, пропуская ехидную реплику мимо ушей.

— Место так называется, почему — не знаю, — пожала плечами девчонка. — Наверное, в древности посёлок был с таким названием. Там такие заросли дикой вишни! Мы с мальчишками, что на ферме живут, в прошлый год туда ездили. Запрягли лошадь — и айда в путь, запасы на зиму делать. Ты ел когда-нибудь вишневое варенье?

— Варенье? — пропыхтел из-за её спины Ерёмин. — Это что-то варёное?

— Бедняга, — только и сказала в ответ Соня.

Издалека Жаворонки казались огромным белым облаком, лежащим на земле. Цвела вишня, и яблоня, и сирень — все эти незнакомые названия, озвученные Соней, ложились сладкими звуками на язык, и Сергей с удовольствием повторял их вслух. А потом ветер принёс запахи, и голова Ерёмина пошла кругом, и он утонул в ароматном белом облаке, а когда вынырнул — Соня трясла его за рукав, показывая на колодец: оказывается, они уже пришли.

— Не понимаю, — задумчиво произнёс Ерёмин. — Почему мы заперлись в городах, когда вокруг такое чудо?

— Ветки сухие для костра собирать давай, философ, — проворчала Соня, но тут же смягчилась, вздохнула совсем по-взрослому:

— Поживёшь на ферме — поймёшь.

И после новой паузы, совсем тихо:

— А не поймёшь, значит, не зря тебя Мастер в ученики взял.

Глядя, как Соня ловко орудует большим ножом, расщепляя ветки на тонкие щепы, Сергей невольно залюбовался. Всякое дело у этой девчонки спорилось быстро, словно она с малолетства только этим и занималась. А ведь действительно — с малолетства. Это он сам прожил тридцать лет, запершись между стен, а она — вольная птаха. Здесь, за городом, всё было удивительно для Сергея. Старый колодец, сложенный из толстых брёвен, с кривой ручкой, которая крутила ворот, наматывая на него толстую железную цепь с полным ведром воды. Ворот громко скрипел, рассказывая о чём-то своём, колодезном, а вода оказалась ледяной, так что от холода сводило зубы, и её можно было пить лишь маленькими глотками, не торопливо и с паузами. Ерёмин долго вглядывался в колодец, перегнувшись через край, пытаясь разглядеть дно, но так и не увидел. Зато раз десять сбросил ведро, слушая, как оно летит вниз, ударяется о воду, а затем зачерпывает её краем и стихает, мгновенно тяжелея.

— Совсем малой, — прокомментировала Соня. — Вёдрами играет.

Но Сергей нисколько не обиделся. С любопытством разглядывал кресало и кремень: полоску закалённой стали с мелкой насечкой и камень, о который этой полоской выбивались искры. Сунул нос в мешочек с высушенным трутовником, и долго чихал, слушая объяснения Сони о том, что гриб этот растёт прямо на деревьях, и иззвены собирают его не только, чтобы огонь разводить, но и для лечения. Она показала, как разжигается костёр, а потом весело посмеивалась, наблюдая за неуклюжими попытками Ерёмина. В конце концов, он разозлился, и раздражённо бросил древнюю зажигалку на землю, но девчонка заставила подобрать и не отстала, пока у него не получилось. В котелке она вскипятила воду, засыпала туда чайную заварку, сверху бросила сорванные с вишни листья и прикрыла крышкой. После полудневного перехода еда показалась Ерёмину не просто вкусной — волшебной. Ничего вкуснее он никогда не ел и не сомневался, что никто в его прежней конторе — тоже. А особенно Сергея поразили странные съедобные овалы, покрытые тонкой белой скорлупой. Под ней скрывалась такая же белая мякоть, а в самой серёдке — ярко-жёлтая сытная масса.

— Как это называется? — с набитым ртом спросил он свою спутницу.

— Яйца это называется, — сообщила она. — Ты ещё скажи, что никогда о них не слышал.

— Никогда о них не слышал!

— А-а-а… Ну, так я тебе расскажу сейчас, — с невинным видом заявила девчонка. — У нас на ферме несколько яичных деревьев посажено, вот на них и растут.

— На деревьях? — не поверил Ерёмин.

— Ну не птицы же их несут! Конечно, на деревьях. Придём на ферму, поручим тебе за яичными деревьями ухаживать. Ты только напомни мне, а то запамятую.

В час они не уложились, провели в Жаворонках вдвое больше. Уходить было неохота, ноги налились от усталости, и после сытного обеда клонило в сон, но, пересилив себя, Ерёмин впрягся в рюкзак и беспрекословно двинулся вслед за Соней. На самом краю белого облака он остановился и, обернувшись, вдохнул воздух полной грудью.

А потом снова была дорога, и столбы вдоль неё, и пара разрушенных старинных зданий в Вяземах, и тропа через лес, и долгий дорожный разговор — ни о чём, и обо всём сразу. О том, что было и о том, что будет, о прежнем и настоящем, и даже немножко о будущем: так, чуть-чуть, про самый краешек его — о завтрашнем дне.

— Мастер читал, что в давние времена пару себе выбирали не на год, а на всю жизнь, — рассказывала Соня. — Многие из иззвенов так и поступают, хотя мы тоже разные… И существовал тогда обычай: женщина забывала свою фамилию, а называлась фамилией своего мужчины. Красиво, да? Только не понятно, как им удавалось-то? Тут захочешь забыть, так, как назло, помнится. А Вовка говорил — он ведь и старые могилы раскапывал, и не однажды — Вовка говорил, копатели долго не понимали, почему у многих золотое кольцо на правой руке, на безымянном пальце. Сначала думали, покойникам его надевали. А потом Мастер в книгах отыскал, что нет: кольца мужчина и женщина друг другу дарили, когда становились парой на всю жизнь. Через год после этого женщина рожала…