Подлунный квест - [34]

— Ага, и поэтому он решил выставить меня из Федоровки?

— Чтобы окончательно не впасть в соблазн, — предположила Милана. Все же, думаю, не всерьез — в насмешку. — Ну или как ты сам сказал: от любви до ненависти — только мерлин слить! К тому же, не выставил ведь в итоге!

— А вот это уже ни разу не его заслуга…

Подловивший меня на выходе из портала поручик и в самом деле был настроен более чем серьезно: по его словам, с корпусом мне теперь стоило попрощаться. Однако, хвала Ключу, принять решение об исключении кадета из Федоровки было не в его компетенции, так что куратор поволок меня к начальству. Но тут мне повезло: фон Таубе не оказалось на месте — подполковник еще с утра убыл куда-то по своим подполковничьим делам. У Чуба же свербило, ждать он не захотел — и сдал меня на расправу Корнилову.

А вот Юрий Константинович рубить с плеча не стал, предложив сперва скрупулезно во всем разобраться. Достал толстый фолиант правил внутреннего распорядка корпуса и зачитал нам с куратором пункт о том, что самовольная отлучка с территории Федоровки и впрямь может караться исключением — но только если доказано, что кадет отсутствовал более шести часов, либо при наличии отягчающих вину нарушителя обстоятельств — и отсутствии смягчающих оную. Не было меня в корпусе ровно час, еще где-то на полчаса у меня не имелось железного алиби, но вот до этого я добросовестно отсидел занятие у майора Кутепова, что вызванный к Корнилову Дмитрий Валерьевич охотно и подтвердил. В свою очередь, серьезно усугубляющих мою вину факторов Чуб назвать не сумел, и на том заместитель начальника корпуса заключил, что довольно будет применения ко мне рутинной меры дисциплинарной ответственности — то есть снятия баллов.

Но вот размер этого наказания куратор определять был уже вправе — и, скрепя зубами от злости, оштрафовал меня по максимуму: на пять полных дюжин.

Досталось в итоге «на орехи» и Милане — с нее Чуб снял двадцать четыре очка.

Молодая графиня восприняла наказание философски: на первенство в командном зачете ее отделение всяко не претендовало, а что касается зачета личного… Порядки у «воронцовцев» были такие, что за какое бы место за обеденным столом Милана ни села, то бы автоматически считалось командирским торцом, а куда бы ни встала в строю, это и назвали бы правым флангом.

Что до меня, то среди «жандармов» я теперь проигрывал и Терезе, и Златке. Ну да это было не зазорно. Хуже, что сократился отрыв нашего отделения от «ясухаровцев». Там у нас все еще оставалась фора в сто тридцать два балла, но почти треть былого преимущества мы разом потеряли — и все из-за меня. А с учетом того, что Златка загремела в лазарет и на полевой выход «жандармы» теперь шли в урезанном составе, не вызывать у меня определенного беспокойства такое положение вещей не могло.

До кучи, еще на шесть баллов меня оштрафовали за несвоевременную сдачу курсовой: зависнув на разбирательстве у Корнилова, я не уложился в срок на каких-то пятнадцать минут. Ну тут, надо признать, я уже сам был виноват: что мне стоило закрыть этот вопрос до того, как уйти в самоволку?

Так-то, по-хорошему, я и западни Чуба мог бы благополучно избежать — всего-то и нужно было послать Оши проверить пути отхода. Не виделось повода? Да просто на всякий случай!

Что ж, решил я: пусть случившееся послужит мне уроком! Впредь буду предусмотрительнее. А пока: спасибо, что все свелось к банальной потере баллов!

Ну а духову Чубу я, конечно, все это еще припомню. Дайте срок…

* * *

Уже следующим утром нам предстояло отправиться на пресловутый полевой выход, и нынче после ужина всему курсу было велено собраться в «театральном» зале главного здания для долгожданного инструктажа. Не успели мы толком рассесться, как вошли Корнилов, Чубаров и с ними какая-то дамочка в светло-зеленом мундире с серебряными эполетами штабс-ротмистра и при значке целителя на груди. А за ними — вереница девиц лет восемнадцати в салатовых кителях с подобными же бляхами в виде выжимающего из пары змей яд двуглавого орла, такого же цвета юбках и элегантных пилотках. Впрочем, нет, не только девиц: затесались среди них и три-четыре паренька. Эти, понятно, были в брюках и без головных уборов, но характерные значки на кителях красовались и у них.

При появлении в зале офицеров мы привычно подорвались с мест, но внимание наше тут же переключилось на их необычную свиту.

Видеть такого рода униформу мне уже доводилось — осенью, на гонках, у девушек из команды Амурского института. Тех самых, что сдуру врезались в наш «Москвич» и чуть не лишили Федоровку заслуженной победы. Кажется, я даже узнал среди вошедших плоское азиатское личико Цой и безразмерный бюст одной из ее подруг по экипажу, фамилия которой как-то вылетела у меня из головы.

Кто-то из наших негромко присвистнул.

«В Федоровке что, эпидемия какая — разом столько целителей прислали?» — бросил недоуменную реплику в беседу курса фон Функ.

Кто-то попытался ему ответить — зажглась пара букв, но тут же и погасла — похоже, чат, как это с ним уже случалось, внезапно засбоил.

Между тем Корнилов, Чубаров и пришлая штабс-ротмистр поднялись на сцену и заняли места за столом. Юные же целительницы и целители встали тесной толпой поблизости от входа в зал. По головам я не считал, но навскидку, было их там дюжины полторы.