Подлодка «Комсомолец» - [26]

– И как тут можно ориентироваться? – спросил Патркацишвили, выбирая себе автомат из общего вооружения.

– Легко, если привыкнуть, – отозвался недовольный Колупаев. Он вообще с утра был хмурым и поглядывал на небо, выискивая признаки непогоды. Но небо было все такое же белесое, покрытое низкой облачностью, ничуть не светлее, чем во время так называемых местных сумерек, и ни дождя, ни бури не обещало.

– Чтобы тут к чему-то привыкнуть, нужно… – но договорить Стекольников не успел. Рыжов твердым движением сунул ему в руки охотничий карабин и подсумок патронов.

Потом он проследил внимательнейшим образом, как Веригина проверила доставшийся ей ПМ. Она сделала это, почти не скрывая неудовольствия и от оружия, и от его формы, и от жестокой, потаенной силы, спрятанной в пистолете. Пожалуй, нужно будет ее погонять на стрельбище, решил Кашин.

Сам он тоже проверил свой внушительный «стечкин», который не любил таскать, но который удивительным образом именно в его руках чаще других пистолетов попадал в цель. Колупаев даже оборачиваться не стал, просто вытянул руку и подхватил второй автомат, который в его руках выглядел едва ли не умиротворенным, словно кукла.

Посмотрев на всех по очереди, Шляхтич, у которого тоже имелся какой-то довольно грубый, по мнению Кашина, револьвер, бесцеремонно покачал головой.

– Не хочу портить впечатление от здешней красоты… А то потом буду хуже чувствовать.

Да, сложно с сенситивами, подумал Кашин, но приказывать не стал. Главным оружием Шляхтича действительно была чувствительность, умение что-то такое вычитывать из мира вокруг, а вовсе не стремление попасть в цель, какой бы она не была.

Высаживаться попробовали лихо, как в фильмах про войну и морских десантников. Шляхтич при этом провалился до пояса в воду, и зашипел от огорчения. У Патркацишвили сорвался с локтя ремень автомата, и почти благородное оружие сделалось мокрым настолько, что его хотелось отжать, как свежевыстиранное белье. А Веригина уронила в грязь на дне лодки свою замечательную светлосерую бейсболку и попробовала по этому поводу неумело ругаться, но Колупаев посмотрел на нее, и она сообразила, что многословие сейчас нежелательно.

Лопухин следил за всем происходящим молча, без комментариев, видимо, и не к такому привык, общаясь годами с малознакомыми охотниками и рыболовами. Хотя какие-то мысли в его егерской голове, определенно, бродили.

Когда лодка была приязана, и все изготовились к дальнейшему движению, Лопухин вдруг втянул воздух носом, да так, что на него обернулись. Он вел себя почти как индеец в романах Фенимора Купера. Вот только выглядел слегка растеряно, и это тоже стало заметно.

– Что? – спросил его Кашин.

– Не знаю, что-то… не так. Не знаю. – Он все же осмотрелся вокруг, внимательно, как только охотники умеют, медленно поворачивая голову, стараясь высмотреть хоть что-то в густых кустах по верху берега. Наконец, он слегка расслабился. – Туда, – он махнул рукой куда-то на север.

Они стали подниматься, и вот тут Шляхтич совершенно неожиданно и резко залег между камней. Тотчас в воздухе появился то ли звон какой-то, то ли едва уловимый запах, но… Или комары вдруг сделались звончее, или мазь, которой они против них обмазались, стала насыщеннее. Впрочем, подумал Кашин, ему могло привидиться все что угодно, ведь на воде они комаров не чувствовали, как и запаха мази…

Они полежали, уже все, причем, даже не понимая, зачем это… Но сбоку ударил выстрел. Даже за его хлопком Кашин услышал, как пуля визгнула об камень, то есть, стлеляли отнюдь не поверху. И тогда пришлось командовать:

– Рассредоточиться… Веригина и Шляхтич – назад. Огонь на подавление!..

И его «стечкин», словно одушевленное существо, уже выискивал впереди цель. Первым из их команды выстрелил Стекольников. Странно выстрелил, словно бы и не слишком целился, или вывел мишень по стволу, а не через оптику… Но впереди кто-то заголосил, не слишком громко, понимая, что делать этого нельзя, но не мог сдержаться от боли.

Потом замолотил из своего ружьеца егерь. Он-то как раз шел последним, и ему не следовало так, чтобы не зацепить своих-то… Хотя, мельком подумал Кашин, кто знает, может они для него уже и не свои, может, как раз те, к кому они, как оказалось, совсем не зря приехали, и расположились тут не без его помощи?.. Но потом на миг в его сознании всплыла Василиса Матвеевна, и он понял, что Лопухин так не мог, просто не согласился бы на это. Скорее всего, его и не спрашивали… Те, кто был впереди, и теперь отстреливался.

Потом стрелять пришлось уже всем. Кашин, как всегда, немного подранил верхним выступом мясо между большим и указательным пальцем, у других так частенько случалось с ТТ, а у него с его обычным, старинным и проверенным «стечкиным»… Но обращать на это внимание было глупо.

Слишком сильно и плотно отстреливался противник. К тому же, следовало следить, чтобы их не обошли, вдобавок самим нужно было их обойти…

Колупаев это понял первым. Он и без команды дал пару мелких очередей, берег патроны, а потом стал определенно отваливать влево. Стекольников, все так же не очень привычно придерживая свой карабин, уполз, как юркий змей, вправо. А ведь противника не слишком много, понял Кашин, пожалуй, мы их подавим, и может быть, даже возмем.