Подлодка «Комсомолец» - [23]

– Как ты говоришь, – обратился он к Веригиной, – звали этого… охотника?

– Вахтенный механик мичман Коломийцев.

– Но ведь его не было в седьмом отсеке, когда возник пожар? – неуверенно проговорил Патркацишвили.

И Кашин неожиданно решился. Именно это необязательное замечание Томаса и оказало такое вот странное действие.

– Значит так, Колупаев, договорись с местным начальством, чтобы нам выделили вертолет. Полетим все вместе, и так как… Раз там охота и много оружия, нужно будет выпросить у моряков какие-нибудь стволы и для нас.

Это предложение поддержали почти все, кроме Веригиной. Она оружия недолюбливала, как подозревал Кашин, потому что оно слишком уж громко хлопало при выстрелах.

– Вот это правильно, – проговорил вдруг громко и ясно Шляхтич. – Я и сам хотел на этом настаивать. – Он улыбнулся. – К счастью, не пришлось.

# 9. Кольский полуостров. Охотничий кордон «Белорыбица». 12 июня.

Вертушке, чтобы добраться до «Белорыбицы», пришлось тащиться над скалами, лесом и бесконечными озерками более трех часов. И ведь казалось, что машина трещит изо всех сил, что винты крутятся как надо, а вот ведь очень скоро стало казаться, что висит машина, почти не продвигаясь вперед. Колупаев даже высказался по этому поводу:

– Велика земля Русская, особенно здесь, на севере. Видно, никому не нужны эти земли.

– Ты что это? – усомнился, перекрикивая рев двигателя, Патркацишвили. – Знаешь сколько тут полезных ископаемых, всю Европу можно кормить лет сто или больше.

– А зачем они, если сюда никто ехать не хочет, даже для работы? – усмехнулась Веригина.

Патркацишвили стал ей что-то горячо доказывать, и скоро уже было непонятно, чего же он хотел – то ли необходимости признать эти земли великими и богатыми, то ли, чтобы в целом Россию не обижали. Наконец, Шляхтич не выдержал, фыркнул:

– Патриот ты, однако.

И на этом дискуссия закончилась. Вернее, завершилась ее понятная часть, потому что каждый остался при своем мнении, и каждый подыскивал новые аргументы своей правоты, это Кашин видел отчетливо. Томас даже губами шевелил, высказываясь уже для себя.

Вдруг открылось Верхнетуломское водохранилище, построеное непонятно для чего, и которое потребовало много сил, особенно в этих нелегких, неуютных краях. Было оно неспокойным, это Кашин отметил сразу, и слишком уж большим для неровной, едва ли не гористой местности. Но как почти все на Руси, с избытком наделенное той негромкой, спокойной красотой, которой не понять никому, кто не чувствует, насколько это здорово – эти просторы и леса, эта дичь и глушь.

Перед посадкой один из летчиков, молоденький паренек, вышел поговорить.

– Вообще-то, летаем мы сюда часто, то туристов нужно забросить, то охотников, особенно из моряков, а то и надзоры всякие. Следят за этой местностью.

– Тут же леса? – удивился Патркацишвили. – Как же не следить?

– Леса-то – леса, но все-равно, для нас, пожалуй, тут одна тундра. – Летчик помолчал, добавил: – Я уж не говорю про вечную мерзлоту.

Сообразив, что здравого описания местности от летуна он не получит, Томас наконец-то успокоился. На посадку заходили боком, и неподалеку от странных, совсем из позапрошлых веков избушек. И все же далеко до них получилось, тащиться пешком пришлось изрядно. Особенно это было неприятно вначале, когда практически над высадившимися ребятами взлетал вертолет. Что-то в этой машине было такое… малорасполагающее к ней. По крайней мере, внутри находиться было получше, чем под ней снаружи.

Навстречу никто не вышел, Кашин даже забеспокоился, а есть ли кто на кордоне? Но потом заметил дымок из одной трубы, и то хлеб, решил он. Кстати, хлебом это и оказалось – когда они входили в дымящую избушку, на них накатило таким запахом свежего печева, что Веригина только носом покрутила. Патркацишвили, сменив настроение, неожиданно пробурчал:

– А ведь по мнению микробиологов, здешним нельзя есть дрожжевой хлеб. От этого, а вовсе не от водки, местный народ вырождается, да и наши, кто долго тут живет, почему-то перестают его правильно усваивать.

– И что с ними происходит? – поинтересовался Стекольников.

– Не знаю. Микробиология человека – дело темное. Вон, говорят, молоко после двадцати лет у человека тоже не усваивается… во всем мире, кроме Австралии.

– Почему же – Австралии? – не удержался Шляхтич.

– Не знаю. Говорю же, темное это дело.

– Выдумщик ты, – буркнул Колупаев.

– Нет, читал, можете у Веригиной спросить, она-то должна знать.

– Ничего я не знаю.

Так вот, недовольные друг другом, они разделись, и вошли в хату как обычные туристы.

Над печкой колдовала крупная, немного толстая женщина в длинной юбке и платке с узлом на затылке. Ковбойка ее в классическую красно-синюю клетку была закатана до локтей, а взгляд у нее был умный и ясный. Такой и должна быть отказавшаяся от цивилизации горожанка, переехавшая в деревню. К тому же, она напевала, разглядывая непрошенных гостей.

– Здравствуйте, – поздороволся Кашин. – Давайте знакомиться.

Присмотревшись к этой женщине, он засомневался, стоило ли сюда прилетать, за три-девять земель. Ничего тут ни слишком опасного, ни необычного быть не могло – слишком уж спокойной выглядела эта женщина. Когда все по очереди представились, причем руку подал только Томас, из своей грузинской вежливости, женщина тоже назвалась: