«Подлинные имена» и выход за пределы киберпространства - [55]

Многие уверены в том, что компьютеры никогда не смогут стать сознательными, разумными, проявлять собственную волю или какую-либо «осознанность». Таких людей обычно ставит в тупик мой вопрос, почему они считают, что сами обладают этими замечательными качествами. Их ответы, как правило, сводятся к одному: «Раз я осознаю, значит, я осознаю».

Вот только откуда такая уверенность? «Самосознание» предполагает понимание того, что происходит внутри сознания, но никто в здравом уме не возьмется утверждать, что люди в буквальном смысле могут обратить взгляд внутрь и разобраться в себе.

Поразительно, насколько мы убеждены в собственной способности понимать, что происходит у нас внутри, когда на самом деле особых подтверждений тому нет. Да, каким-то людям свойственно особое качество, называемое иногда «проницательностью», помогающее им правильно оценить настроения и побуждения других людей. Некоторым порой даже неплохо удается распознать их в самих себе. Однако это не оправдывает применение к данным способностям терминов вроде «самосознания» или «самопознания». Не лучше ли называть их «человекопониманием» или «человекознанием»? Есть ли хоть какие-то основания предполагать, что подобные навыки сильно отличаются от того, как мы учимся всему остальному? В этом следует видеть не умение «вглядеться внутрь», а просто еще один способ «разглядеть со стороны». Ведь, скорее всего, мы познаем себя точно так же, как постигаем все прочее.

Ясно одно: то, что мы называем «самосознанием», – лишь небольшая часть нашего разума. Оно выстраивает собственные модели мира – крайне упрощенные по сравнению с окружающей нас реальностью или с грандиозными суперкомпьютерами мозга – системами, работу которых на сегодняшний день не понимает никто. И в этих воображаемых мирках действует простая магия, где каждый объект имеет четкое назначение и смысл. Вдумайтесь, как сложно увидеть в молотке что-либо иное, чем предмет для забивания гвоздей, или представить, что мяч можно не только кидать и ловить. Почему же мы так зациклены на восприятии предметов с точки зрения их пользы? Потому что высшие уровни нашего сознания предназначены исключительно для целенаправленного решения задач.

Как известно, все механизмы в наших головах эволюционировали, в первую очередь, чтобы удовлетворять нашим естественным или приобретенным потребностям в пропитании, жилье, безопасности и продолжении рода. Позднее, в течение последних нескольких миллионов лет, мы развили еще более мощные подсистемы, которые неведомым нам образом анализируют всякие действия и увязывают их с возможными последствиями. Они накапливают то, что мы называем знанием. И хотя нам приятно считать знание абстрактным, а наше стремление к нему – благим и чистым, знание интересно нам в плане достижения наших целей (даже когда мы приходим к выводу, что сначала для этого необходимо накопить побольше знаний). Поэтому, говоря «знание – сила», мы признаем, что сами по себе знания неотделимы от средств достижения целей. В этом вся суть: знать полезно лишь то, что помогает понять, как действовать. Это настолько неотделимо от механизма разума, что само собой напрашивается утверждение: любое знание бесполезно, если мы не видим ему применения.

Итак, мы пришли к пониманию функции сознания: это та часть мышления, которая специализируется на управлении другими умственными системами, запрятанными гораздо глубже. При этом оно понятия не имеет о том, как они работают. Как уже говорилось, мы ходим, не ведая, как все происходит. Сознание пытается разобраться в этих подсистемах, лишь когда те начинают барахлить. Так человек с поврежденной ногой может впервые сознательно задуматься над процессом ходьбы: «Для поворота налево нужно наклониться влево» – и сообразить, что он не знает как. Очень часто только при столкновении с особенно трудной задачей мы начинаем углубляться в то, что, как правило, решается за нас бессознательно. В такие моменты мы обычно говорим: «Мне надо собраться с мыслями. Почему же я никак не могу сосредоточиться на важных вопросах, а не отвлекаться на посторонние вещи?»

Именно подобного рода трудности приближают нас к пониманию работы собственного разума, когда мы, вооружившись крупицами наших знаний об этих механизмах, пытаемся их починить или заменить. Удивительнее всего, что именно в такие моменты мы считаем себя «сбитыми с толку», ведь уже одно это понимание говорит об уме, в отличие от полного неведения относительно собственной бестолковости. Более того, мы сильно досадуем на состояние растерянности, недооценивая уровень самопонимания, который для этого требуется. Что ж, получается, сознание просто достигает своего предела: оно не способно досконально разобраться в собственном устройстве. Во всяком случае, даже самые «осознанные» попытки копания в себе сводятся к прагматичному миру волшебных символов и знаков, поскольку до сих пор ни одному человеку не удавалось прийти к пониманию работы наших подспудных программ посредством самоанализа.

В том-то и заключается ирония «Подлинных имен». Несмотря на научно-фантастический антураж, история Винджа реалистично описывает наш собственный жизненный удел! Повторюсь: мы оперируем нашим разумом так же бессознательно, как управляем автомобилем или телом, как игроки в тех мистических играх манипулируют своими сверхмашинами – посредством символов, образов, заклинаний и, конечно, тайных, сугубо личных имен.