Подлинная история носа Пиноккио - [23]

Потом был сделан пятиминутный перерыв, чтобы размять ноги, прежде чем придет время для заключительной игры в вопросы и ответы, а когда слушатели через обычные двадцать минут вернулись на свои места, никто из них не решался брать инициативу на себя.

– Никаких вопросов? – повторил лектор в третий раз и обвел взглядом публику, обдумывая, как ему расшевелить ее и довести свое дело до конца. – Из списка участников я узнал, что к моему удовольствию среди вас находятся несколько самых известных дознавателей страны. Помимо прочих я заметил здесь комиссара Эверта Бекстрёма.

Профессор дружелюбно кивнул Бекстрёму, сидевшему в самом конце зала.

«Интересно, кого это он еще имеет в виду? – задался вопросом Бекстрём и довольствовался лишь кивком в ответ. – И что, черт возьми, происходит с обедом?» Последний вопрос, судя по минам коллег, явно волновал не только его.

– Не мог бы ты поделиться опытом, из твоей практики, когда язык тела использовался как средство отличить правду от лжи? – не унимался лектор.

– Здесь все не так просто, – сказал Бекстрём и с важным видом кивнул. – По данному пункту я полностью согласен с тобой. Но многое ведь приходит с годами. Как, например, умение определить, когда человек врет.

Бекстрём кивнул снова. Еще медленнее, на сей раз с целью придать больше веса своим словам.

– Существуют какие-то особые моменты, позволяющие комиссару определить это?

– Ну, для меня самого есть признак, который сразу выдает допрашиваемого. Стопроцентное доказательство, что он врет мне.

– Крайне интересно, – оживился профессор и, явно сгорая от любопытства, уставился на Бекстрёма. – А можно узнать…

– Естественно, – перебил его Бекстрём и поднял руку в предупреждающем жесте. – При одном условии, однако, что это останется между нами.

Профессор энергично закивал, а, судя по тишине в зале, многие приготовились внимательно слушать.

– Нос, – сказал Бекстрём, и во избежание недоразумений на всякий случай показал на свой собственный. – Их носы растут, когда они лгут.

– Нос? Как у Пиноккио? У него же происходит то же самое, когда он врет.

– Точно, – подтвердил Бекстрём с нажимом. – Это железный признак. Единственный надежный, если ты хочешь знать мое мнение. Ты же сам наверняка думал о нем?

– Извини, но…

– Их носы растут, когда они лгут, – перебил лектора Бек-стрём. – Я видел это много раз, собственными глазами. Мне особенно запомнился один допрос… Мужик забил насмерть свою любимую супругу и закопал ее в старой куче удобрений. Хотел сэкономить на похоронах. В любом случае он врал как черт, и помнится, я еще подумал, слава богу, он не простужен, поскольку иначе ему понадобилась бы целая простыня, чтобы сморкаться.

– Ты издеваешься надо мной, Бекстрём? – спросил профессор с сердитой миной. – Ты издеваешься надо мной?

– Я не понимаю, с чего ты так решил. – Бекстрём покачал головой. – Посмотри на мой собственный нос, если не веришь мне. Он не вырос ни на миллиметр, пока я отвечал на твой вопрос.

«Получил, придурок, пищу для размышления? – подумал Бекстрём, когда вышел на улицу и взял курс туда, где его ожидал обед. – Пиноккио, значит. Так, выходит, звали чудика из сказки, у которого нос вытягивался, когда он врал. Тогда Питер Пен, наверное, другой идиот. С крыльями за спиной».

18

Вторую половину дня он провел как обычно. Сначала хорошо подкрепился в обед, а потом встретился со своей польской массажисткой, Мадам Пятницей, с которой судьба случайно свела его несколько месяцев назад. Она имела небольшой бизнес в квартале, где он жил, и когда рыжеволосая дамочка дважды за одну неделю на его глазах отперла дверь в некое заведение и вошла внутрь, он быстро сообразил, что не стоит упускать шанс.

Однако не стал действовать наобум и, памятую о том, что единственная настоящая любовь в том дурном мире, где он жил, когда каждый платит за себя сам и наличными, по воле полудурков-политиков, которые пошли на поводу у баб, оказалась вне закона, со свойственной ему осторожностью решил все тщательно проверить. И поговорил со старым коллегой из полиции, известным среди своих как Пелле Порнуха. Тот трудился в группе по борьбе с проституцией и уж точно мог сказать Бекстрёму, нет ли его будущей массажистки в регистре представительниц самой древней профессии. И не числится ли ее салон в каком-либо списке подозрительных адресов или обычных притонов, находящихся под наблюдением.

И только получив от Пелле отрицательный ответ и обещание сразу же сообщить, если появится информация обратного свойства, Бекстрём поблагодарил за помощь, расплатился бутылкой солодового виски и решил действовать. Для начала он позвонил и договорился о визите. Назвался руководителем фирмы, пожаловался на боль в плечах и суставах и, сославшись на крайне насыщенный рабочий график, попросил назначить ему время перед закрытием в пятницу. Если возможно? А потом нежный голосок массажистки на другом конце линии прощебетал, что просто замечательно, если директор Бекман будет последним клиентом в тот день.

* * *

Госпожу Пятницу звали Людмилой, она имела осиную талию и натуральные рыжие волосы, и Бекстрёму понадобились только три визита, чтобы выяснить это. Хотя в ее случае речь наверняка шла о любви с первого взгляда, пусть она и старалась скрыть свои чувства.