Подлинная история А-кью - [3]
А-кью, с его «именитыми предками», высокими званиями, Да притом еще «настоящий мастер», был бы, в сущности, почти «совершенным человеком», если бы не кое-какие физические недостатки. Особенно неприятно выглядели плешины – след неизвестно когда появившихся лишаев. Хотя плешины и были его собственные, но они, по-видимому, ничего не прибавляли к его достоинствам, потому что он запрещал произносить при нем слово «плешь», а также и другие слова, в которых содержался какой-либо неприятный намек. Постепенно он увеличил число запрещенных слов. «Свет», «блеск», а потом даже «лампа» и «свечка» стали запретными. Когда этот запрет умышленно или случайно нарушали, А-кью приходил в ярость, краснел до самой плеши и, смотря но тому, кто был его оскорбителем, либо ругал его, либо, если тот был слабее, избивал. Впрочем, избитым почему-то чаще всего оказывался сам А-кью. Поэтому он постепенно изменил тактику и стал разить своих противников только гневными взглядами.
Кто бы мог подумать, что из-за этой системы гневных взглядов вэйчжуанские бездельники будут еще больше насмехаться над ним?
– Ху! Смотрите, свет появился! – в притворном изумлении восклицали они, завидев А-кью.
А-кыо приходил в ярость и окидывал их гневным взглядом.
– Да ведь это же карманный фонарь, – продолжали они бесстрашно.
– А ты недостоин и такой… – презрительно отвечал А-кью, словно у него была не простая, а какая-то необыкновенная, благородная плешь. Выше уже упоминалось, что А-кью был чрезвычайно мудр: он мгновенно соображал, что произнести слово «плешь» – значит нарушить собственный запрет, и потому не заканчивал фразы.
Но бездельники не унимались, они продолжали дразнить его, и дело, как правило, кончалось дракой. Со стороны могло показаться, что А-кыо терпит поражение: противники, ухватив его за тусклую косу[27] и стукнув несколько раз головой о стенку, уходили, довольные собой. А-кыо стоял еще с минуту, размышляя: «Будем считать, что меня побил мой недостойный сын[28]… Нынешний век ни на что не похож». И, преисполненный сознанием одержанной победы, он с достоинством удалялся.
Все, что было у А-кью на уме, он в конце концов выбалтывал. Поэтому бездельники, дразнившие его, очень скоро узнали о его «победах». С этого времени, дергая его за косу, они внушали ему:
– А-кью, это не сын бьет отца, а человек скотину. Повтори-ка, человек бьет скотину.
А-кыо, ухватившись обеими руками за свою косу у самых корней волос, говорил:
– По-твоему, хорошо бить козявку? А ведь я – козявка. Ну что, теперь отпустишь?
Хотя он и признавал себя козявкой, бездельники не сразу отпускали его, а норовили на прощанье еще раз стукнуть головой обо что попало. После этого они уходили, торжествуя победу, ибо считали, что наконец-то оставят А-кью посрамленным. Но не проходило и десяти секунд, как А-кью снова преисполнялся сознанием, что победа осталась за ним. В душе считая себя первым среди униженных, он даже мысленно не произносил слово «униженный» – и таким образом оказывался просто «первым». «Разве чжуанъюань[29] – не первый среди лучших. А вы что такое?» – кричал он вдогонку своим обидчикам. Одержав таким великолепным способом новую победу над ненавистными врагами, А-кью на радостях спешил в винную лавку: там он пропускал несколько чарок вина, шутил, ругался, одерживал еще одну победу, навеселе возвращался в храм Бога земли и погружался в сон. Когда у А-кью появлялись деньги, он отправлялся играть в кости. Игроки тесным кружком сидели на корточках на земле. А-кью, весь потный, протискивался в середину. Голос его бывал особенно пронзителен, когда он кричал:
– На «Зеленого дракона» четыреста медяков!
– Эй!.. Ну, открывай!
Сдающий, такой же разгоряченный, открывал ящик с костями и возглашал:
– «Небесные ворота» и «Углы»! «Человек» и «Сквозняк» – пусто! Ну-ка, А-кью, выкладывай денежки!
– Ставлю на «Сквозняк» сто!.. Нет, сто пятьдесят! – кричал А-кью.
И под эти возгласы его деньги постепенно переходили за пояса других, таких же азартных игроков, у которых от волнения лица покрывались потом. А-кью оттесняли и, стоя позади и волнуясь за других, он смотрел на игру, пока все не расходились по домам. Тогда и он неохотно возвращался в храм, а на следующий день с заспанными глазами отправлялся на работу.
Правильно говорят: «Старик потерял лошадь, но как знать – может быть, это к счастью».[30] Однажды А-кыо выиграл, но это чуть не привело его к поражению. Это случилось вечером, в праздник местного божества. По обычаю, в этот вечер в деревне были построены театральные подмостки, а рядом с ними, тоже по обычаю, расставлены игральные столы. Но гонги и барабаны, гремевшие в театре, доносились до А-кью словно издалека: он слышал только выкрики банкомета. Он все выигрывал и выигрывал. Медяки превращались в серебряную мелочь, серебро – в юани, и вскоре перед ним выросла целая куча денег. Радости А-кью не было предела; в азарте он кричал:
