Подготовительные курсы - [16]

И зарекался, бедный, когда нибудь звонить по «02».

В каждом зале работал бар, вечером — ресторан.

Бармены — не доливали, официанты — обсчитывали, и жили за счёт чаевых, менеджеры залов воровали со складов. Мы (наша доблестная бригада) были не лучше, и не хуже остальных. У нас просто была своя статья дохода.

Осенью появились ещё и гардеробщики. Белая кость, двое на смену. Эти торговали местами для пальто. Если народу было много, то мест в гардеробе не хватало. За сто рублей можно было всегда купить крючок, а за двести — vip крючок. Или плечики, чтобы повесить дорогую шубу.

У гардеробщиков была небольшая комнатка, откуда они выносили плечики, и куда уносили дорогую шубу. Там они бросали шубу на пол, а в карман шубы вкладывали бумажку с номером. И снова торжественно выносили плечики.

Когда клубная жизнь была в разгаре, гардеробщики валялись в своей комнатке на дорогих шубах, и играли в карты. Иногда — сами валялись, иногда — со своими девочками.

Так протекала клубная жизнь.

Меньше двухсот долларов за смену я не получал.

Я разбаловался, и иногда позволял себе прокатиться со смены на такси.

Я летел на машине, и любовался Москвой… Нет, конечно, я не мог сказать, что Москва лежала у моих ног.

Но что-то такое я чувствовал, в эти мгновения. Что-то подобное…

Чем больше я работал, тем меньше мучился, что везу со смены свои «законные» баксы.

Я чувствовал себя богатым!!! Я чувствовал себя хозяином жизни!!! Я многое мог купить — почти всё.

Почти. Ко всему вышеперечисленному, всё таки, надо было прибавить слово «почти». Училкин сын ещё шевелился во мне, пытаясь приподнять свою побитую, дурную голову.

Ни Наташа, ни Митя, и никто в моей смене не знал, что я — «училкин сын». Об этом знал только один человек — я сам. Если бы я сказал кому-нибудь, что я каждый раз глушу свою совесть, доставая из кармана двести «левых» баксов — меня бы обсмеяли, и в очередной раз назвали бы дураком.

Что с того? Дураком я мог и сам себя назвать…

Я смотрел на клубную жизнь и твердил себе волшебное слово: «Нормально! Нормально! Нормально!»

Не убей, не укради… не сотвори себе кумира…

Ух, как далеко отодвинулось всё это!

Даже намерений отказаться — и тех у меня уже не было. «Господь и намерение целует», — сказал мне священник.

Нечего было Богу поцеловать.

Я спокойно продался за двести-триста баксов за смену. Это были мои тридцать серебренников. Но об этом знал только я.

Когда я разобрался в том, как поступили с отцом Наташа и её Миша, у меня появилось что-то вроде оправдания тому, что после каждой смены в моём кармане оседали эти баксы.

Что-то вроде мести, да?

Но всё равно…

Кто бы знал, как темно иногда бывало у меня на душе… Особенно вначале работы в «Зелёной птице».

Однако, чем больше баксов оседало в моих карманах, тем дальше в угол забивался «училкин сын»…

Глава 25

Добить во мне «училкиного сына» старалась и официантка Лена.

Здесь бы надо вкратце рассказать о моих отношениях с женским полом. Именно вкратце, потому что все отношения можно было бы описать одной строкой. Более того — одним словом.

Только я не буду говорить, каким.

В школе у меня, как и у большинства людей, была первая любовь. Её звали Мила. Милка… Я млел и страдал, я рисовал её профиль на последних листах каждой из своих тетрадей.

Безуспешно!

В нашем классе было несколько группировок. Как я ни пыжился, как ни прикидывался, но войти в группировку «продвинутых» не мог.

Во первых, все знали, чей я сын. Во-вторых, естественно, денег у меня не было. Я так и не научился курить, мне было противно надираться. Я даже не попробовал в школе никаких колёс, а поскольку не курил — не попробовал и травки.

А Мила была из «продвинутых». Ещё в десятом она начала встречаться с Костиком. Они и не скрывали, что занимаются сексом.

Моя же любовь была, как можно догадаться, платонической и неразделённой. Мила даже не ссмотрела в мою сторону.

Уже будучи на втором курсе, я встретил мою Милку. Она была к тому времени замужем (не за Костиком) и катила перед собой коляску.

Мы поболтали о школьных деньках, и разошлись в разные стороны. Я тогда зашёл в кафе, около нашего института, и заказал себе сто грамм коньяку. Такой, понимаете ли, сделал мужской заказ. Я мужественно влил в себя почти все сто граммов: но на последнем глотке случайно вдохнул и закашлялся. Дурацкий коньяк попал мне в нос, и я долго приходил в себя после этого.

Мужчиной я стал в институте, после одной вечеринки, где я случайно перебрал с алкоголем, и съел какую-то таблу, подсунутую мне приятелем. Моя партнёрша, видимо, тоже не поняла, с кем она оказалась наутро в одной постели.

Но мы с ней сделали хорошую мину при плохой игре. Мы немного повстречались после вечеринки, стараясь доказать самим себе, что мы «не просто так», «не спьяну», а как люди. Ну, не по любви, то хоть по симпатии.

Она была хорошая девочка. Оля. Такая же, как я. Её мама была не училкой, а детским врачом. Но любви у нас не получилось. И мы расстались если не друзьями, то приятелями.

И никому не выдали своей тайны, никому…

Мы оба прикидывались…

Официантка Лена оказалась старше меня на три года. Она была разведена, и её дочери уже исполнилось пять лет.