Подержанные души - [82]

– Дигиталис, – говорит она. – Он в цветках. Если кто-то из них съест один такой цветочек, сердечко лопнет, и мы даже не узнаем от чего.

– Что? – говорю я. Я говорю: – Что?

– Дигиталис. Из него лекарство от сердца делают. Если у тебя слабое сердце…

Не успевает она договорить, как я решаю, что пора бы мне и во дворе убраться, потому что, черт возьми, ей от этих песиков столько радости – нельзя, чтобы у них сердечки лопались, если они ужасных этих цветов нажрутся. И вот я срезаю всю эту сукину ботву, наваливаю кучей, пока целая – копна не – получается, потом складываю в гараже, в мастерской у себя, где щеночки до них не доберутся, а ботва посохнет, чтоб я ее ответственно ликвидировал.

И вот в следующий отгул, выданный команде, я обдираю со стеблей все высохшие цветочки и перемалываю их в кофемолке, покуда у меня не получается банка из-под детского питания, полная мелкого порошка, – в смысле, очень мелкого, типа щепоть между пальцами сожмешь, и он не – рассыплется. – Пробовать его я, конечно, не стал, но пах он тоже не особо чем, и я жду уже не дождусь, когда смогу добраться до клубной раздевалки в день следующей игры и подготовиться к обеденному перерыву у команды. В смысле, завелся я. Как можно больше порошка в банку эту утоптал и на стадион поехал. Но съезжаю с горки в Сосалито и на мост – и кураж у меня просто через край бьет. То есть я как-то дух перевести не могу и потею весь как ненормальный. Тут перед глазами у меня все как-то мутнеет и дрожать начинает, и на секунду я теряю дорогу – и, наверное, на встречку немного выехал.

А выяснилось, что в другую сторону как раз ехала грузовая фура, она-то и не дала мне по-настоящему кого-то еще покалечить, хотя голову вам пусть не морочат: что б ни говорили о том, какая безопасная машина “мерседес”, она не выдер-жит лобового столкновения с восемнадцатиколесником на – скорости пятьдесят миль в час. С тем парнем, кто там за рулем сидел, все в порядке.

Ну да, оказалось, что дигиталис может всасываться через кожу, поэтому мне, наверное, стоило в перчатках порошок готовить. Кто ж знал?

Вильярреаль в том году выбил.335, и можно жопу свою на кон ставить – ни на миг все это время не затыкался. Я просто рад, что он ко мне на похороны не пришел, потому что наверняка болботал бы, пока половине народу б не захотелось ко мне в гроб прыгнуть, лишь бы тишина и покой настали.

– Вот я и говорю – я проклят. Как вы считаете – это из-за птицы или потому что я убить его думал?

– Не знаю, – ответил Майк.

– А вы в карму верите? Потому что если карма – тема, то я списываю на замысел.

– Вроде резонно, – сказал Майк. – Но почему вы мне обо всем этом рассказываете?

– А вы не знаете?

– Потому и спросил.

– Ну, потому что я застрял. Никуда не двигаюсь. А так быть не должно. Учтите, как оно должно, я не знаю, но не так – застрять на мосту с кучей других двинутых духов. Я думал, вы тот, кто должен все дальше сместить.

– А ваша история про надоедливого кэтчера тут как должна помочь?

– От нее вы должны осознать, наверное, – ответил бейсболист. – Это как перехват второй базы. Пусть управляющий говорит тебе – иди, тренер на первой базе показывает – иди, бэттер знает, что ты пойдешь, но тебе за питчером смотреть надо, за кэтчером наблюдать, за первым бейсменом. Надо видеть все знаки, и тогда ты смекнешь, что правильно перехватывать. Я – просто один из таких знаков, но движение на перехват будет вашим.

– Это самая беспомощная спортивная аналогия, какую я в жизни слышал.

– Ну так не вам же тут помощь нужна, верно?

22. Свежо

Птица[63] играл в динамиках “Летнюю пору”. Мятник Свеж вышел из задней комнаты своего магазина, когда услышал, как над дверью звякнул колокольчик, и увидел, что по проходу идет человек в желтом костюме и шляпе-хомбурге. Мятник уцепился для верности за прилавок. Мужчина в желтом резко замер, чуть не потеряв равновесие, но уж точно незапаренности своей от неожиданности не растерял. Он не более рассчитывал увидеть Мятника, чем Мятник ожидал его. Свое удивление он обратил в приветствие, поднеся пальцы к полям шляпы.

– Мятник, – произнес он.

– Лимон, – отозвался Мятник Свеж, ни с того ни с сего вдруг чуя, что очко-то у него жим-жим.

– Не ожидал тебя туточки встретить.

– Да уж, – сказал Мятник.

– У меня дело к Ивэну было.

– Ага, он тут больше не работает.

Лимон заглянул в глубину магазина, где какой-то афроамериканец сорока с гаком лет в приличном костюме рылся в джазовом виниле.

– Полагаю, сосуды души эти ты тут не держишь, а?

– Нет, брательник, не держу. Этих тут нету, ебена мать.

Человек в приличном костюме – у него на лацкане виднелся кадуцей, врач, – подошел к прилавку с первопрессом “Рождения клевизны” Майлза Дейвиса[64]. Положил пластинку на стойку, и пока Мятный пробивал покупку на своей старомодной механической кассе, врач переводил взгляд с Мятника на Лимона, с Лимона обратно на Мятника. С семифутового наголо бритого черного мужчины в мятно-зеленой рубашке и шоколадных парадных брюках из легкой шерсти на господина с габаритами футбольного защитника, с головы до ног одетого в желтое – вплоть до желтых ботинок из питоньей кожи.