Подержанные души - [104]

– Он же говорил, что его священник – блядовитая с виду школьница.

Одри понимала, что у нее тут есть простор для маневра, поскольку про буддизм большинство американцев знали из телесериала сорокалетней давности, чья звезда случайно повесился, дроча в гостиничном шкафу[74], поэтому маловероятно, что ее поймают на натяжках в изложении истинного учения.

– Так и есть, но у нее иное послушание. Для тех, кто практикует нашу веру, внешние проявления – это иллюзия, отвлечение от истинной природы нашей дхармы. – “Погоди, пусть впитается. Никто не знает, что такое дхарма. Погоди. Погоди. Подействует”.

– Он вписал ее как ближайшую родственницу.

– Все люди нашей веры считаются родней. – “Нет, это прозвучало сектантски”. А ей хотелось звучать мило, а не сектантски.

– И вам нужно быть с телом сколько?

– Пока душа не отлетит. Обычно меньше суток.

– Вы б не могли сюда зайти? – Медсестра шагнула в ту часть стойки, что располагалась за стеклянной перегородкой, и подождала, пока Одри соберет все свои ксивы и последует за нею. – Послушайте, мисс Уокер, тело мистера Свежа мы через несколько минут будем спускать в морг. Позволят они вам с ним там остаться или нет, зависит только от них. Можете побыть с ним, покуда они за ним не придут, и я могу за вас поручиться перед санитаром, который станет его перевозить, но как только вы окажетесь внизу, вам придется им тоже объяснять, почему вы здесь. Разрешат они или нет – дело другое.

– А если я им скажу, что я из полиции? Вы же видели – мы были с инспектором Риверой.

Очки медсестры опять соскользнули.

– Вы – буддистский священник и полицейская в придачу?

– Под прикрытием. А говоря технически, я монахиня.

– Я б посмотрела такой сериал, – произнесла медсестра. – Не верила б ничему, но смотрела бы с наслаждением.

– Прошу прощения?

– Идите и будьте с мистером Свежем. Но оставайтесь с ним. Никаких блужданий и никакой детективщины, пока окучиваете его душу. – Медсестре было непонятно, почему люди никак не могут вычислить, что как только добьешься своего, можно перестать врать. Ее так и подмывало отмотать назад и отозвать то разрешение, которое только что дала.

– Спасибо, – сказала ей Одри. – Благословляю.

Через полчаса Одри стояла в коридоре у каталки, на которой лежало тело Мятника Свежа, когда его глаза открылись.

– Привет, – произнесла она.

И тут же нажала на кнопку “отправить” в своем телефоне, посылая сообщение, которое набрала заблаговременно: “ОН ЖИВ”.

Глаза его распахнулись широко, заметались, будто он пытался вспомнить, как разговаривать.

– Вы были мертвы чуть меньше часа, – сказала она. – Считайте, просто немного подремали. Чарли сказал мне, что вы вернетесь. – Одри наблюдала, как во взгляде дылды, казалось, оседает смятение. Все это было ей в новин-ку, но она присутствовала, когда оживал Беличий Народец, получив человечью душу, – те всегда бывали растеряны и, похоже, вынуждены были себе напоминать о пределах действительности, поскольку для них действительность только что запихнули в банку и хорошенько встряхнули. Для некоторых она осела погодя, а кое для кого, судя по всему, не осела совсем. – Возможно, вам сейчас холодно. Брюки с вас срезали, и я не знаю, что стало с вашей рубашкой. Я вам принесла вот это. – Она подняла повыше зеленую больничную пижаму, которую выудила из ларя, когда санитар катил тело Мятника Свежа по коридору в подвале. – Но у меня ваши пальто и обувь. Полочка под каталкой. На одной кроссовке кровь. Извините.

Глаза Мятника перестали метаться. Возникло такое ощущение, что какая бы часть его ни искала действительности, она ее наконец обрела.

– Они срезали с меня сшитые на заказ кожаные штаны, ебена мать?

– Ну поглядите на себя – весь живенький и вообще кум королю, – произнесла она. Наверное, – следовало сказать что-нибудь поглубже – что-то из Сутры – сердца: “Пустота неотлична от формы, форма неотлична от пу-стоты”[75], – но вместо этого она произнесла: – Да кому нужны штаны? Вы живы.

– Говорит тот, кто жив и на ком штаны.

Одри кинула ему больничную пижаму.

– Я отвернусь и за коридором послежу.

Дылда сел, повернувшись боком на каталке, и принялся втискиваться в робу.

– Вы же руководили смертью многих людей, когда были монашкой, верно?

– Я провела через бардо сто пятьдесят три души.

– И как моя кончина была?

– Недурно. На крепкую семерочку. Сильно выше среднего.

– Все плакали?

– Ну, большинство слёз лилось, когда еще пытались вас спасти. Лили пришлось круче всего. Я не была в палате, когда вы на самом деле скончались, но совсем скоро после этого Чарли сказал, что вы вернетесь, поэтому все приободрились. Мне кажется, Лили даже сказала “йиппиии”, когда выходила.

– А почему Чарли тут нет? Он же вам сказал, полагаю, куда отправился?

– Да, но ваш сородич Лимон забрал Софи.

– Блядь.

– Призрак с моста сообщил Лили, что Лимон держит Софи в Мысовом форте под мостом.

– Оделся, – произнес он. Роба была экстракрупного размера, но не роста, поэтому приходилась ему как раз в бедрах и плечах. А вот штаны заканчивались сразу под коленями, рубашка – на середине талии. Он выглядел помесью хорошо сохранившегося выжившего в кораблекрушении и очень большого марокканского мальчика-слуги. – Кто-нибудь ранен?