Подарок судьбы - [17]

Немецкие партнеры встретили Петра в аэропорту и сразу повезли в загородный охотничий клуб, на встречу «с самыми смелыми охотниками, которые не боятся пойти на русского медведя».

«Что ж, — подумал Петр, — и хорошо, что не боятся, но за свою смелость им придется прилично заплатить, по нескольку тысяч марок».

Это будет охота на берлоге, и Петр представил себе заснеженный лес, сосны, которым не меньше сотни лет, нехоженые места. Местный егерь давно «пасет» берлогу, звонил, говорил, как заляжет зверь, он станет ходить да посматривать, хорошо ли спится ему. Петр понял, о чем говорил охотник, — когда мишка спит, то, если присмотреться, из берлоги вьется тонкая струйка воздуха — это медведь дышит.

На счету Петра уже одиннадцать медвежьих охот, и он знает, что эти большие хищники совсем не так добродушны, как их рисуют защитники природы. Он до сих пор не может забыть одного местного мужика, который после встречи со зверем остаток жизни вынужден прожить в том облике, которым наградил его медведь, — скрюченное тело и голый череп. Этот мужик наткнулся на свою беду на медведицу с медвежонком, а более неудачной встречи в тайге трудно придумать.

Когда Петр Суворов учился на биофаке МГУ, он и не предполагал, что станет заниматься тем, чем сейчас.

Да, он потомственный биолог, его отец работал в Московском зоопарке, его любимцами и предметом заботы всегда были волки. Отец говорил ему:

— Знаешь, мне иногда кажется, что они умеют говорить. И я в конце концов научусь понимать их язык.

Волки казались Петру слишком жесткими по характеру. Ему хотелось мягкого и пушистого зверька, и он выбрал соболя. Ему нравилась его фация, его характер, который, казалось бы, не соответствует необычайно нежной внешности.

Он изучал биологию соболя и собирался заниматься этим до скончания дней. Экспедиции, в которых Петр подсчитывал численность драгоценного зверя для прогноза «урожайности» соболя, мех которого на международных аукционах ценится выше всякого другого, — увлекательная жизнь для молодого мужчины. Но человеку только кажется, что он сам управляет своим существованием, очень часто привычная жизнь рушится и надо строить другую, четко вслушиваясь в новые принципы, которые она тебе диктует.

Петр услышал веления времени, и ни разу не пожалел. Сейчас, вспомнив про этого изящного зверька, он подумал, что соболь в гневе похож на Вику! Такой же пушистый, с каштановым отливом на солнце, но способный громко шипеть и кусаться!

Петр рассмеялся, поразившись собственному неожиданному ходу мыслей, а немцы удивленно посмотрели на него, потом на переводчика — что он такое перевел, если гость внезапно развеселился?

— Простите, — сказал Петр, — я вспомнил один смешной случай.

Переводчик сказал это по-немецки, самодовольные бюргеры закивали, заулыбались, ожидая продолжения и выражая готовность посмеяться вместе с ним.

Петру пришлось сочинять охотничью байку прямо на ходу.

— Мы с приятелем, тогда студенты-дипломники, поехали на практику в Баргузинский заповедник, это в Восточной Сибири.

Немцы понимающе кивнули и свели брови, воображая себе снега Сибири.

— Это было осенью, полно ягод, грибов, и уже не было комаров. Мы забрели в совершеннейший бурелом, чтобы идти вперед, приходилось высоко поднимать ноги. — Он подвигал коленями, изображая, как высоко надо было их поднимать, а они, не успев дослушать перевод, изумленно уставились на него. Размер ботинок их удивил. — Мы наткнулись на избушку, охотники ставили раньше их повсюду, чтобы не спать под отрытым небом, это дело простое, тогда лес был ничей, то есть общий, глухомань, и мы знали, что там всегда можно переночевать или на худой конец спрятаться от дождя. Подошли, заглянули в оконце и ничего не увидели, нам показалось, оно занавешено изнутри. Ну что ж, думаем, дело ясное, недавно кто-то был здесь, значит, избушка вполне пригодна для жилья. Мы потянули на себя дверь — не поддается. Потом сообразили, что она навешена непривычно — открывается внутрь, а не наружу. Толкнули. Потом — порыв ветра и темнота. Свет пролился в глаза только через несколько минут, когда мы увидели, как на большой скорости — даже подумать невозможно, что косолапый способен так быстро перебирать лапами, — от нас уносился медведь. Мы посмотрели внутрь — судя по оставшимся следам, мишка, а может, и машка, довольно долго провел в заточении. Наверное, прельстился чем-то, дверь закрылась, и выйти медведь не смог. Он был не слишком большой, наверное сеголеток, прошлогодний медвежонок.

В глазах немцев светился интерес, Петр умел «завлечь клиента», как шутили его коллеги. А вот если рядом с ним будет Вика... Неужели ты, Петр Суворов, положил на девушку глаз ради шкурных интересов? Если так, то честнее стать ее клиентом, клиентом психолога, и консультироваться у нее за деньги. Но ведь ты-то хочешь... ты правда этого хочешь? Любви?

Да он готов ей отдать все деньги, все! Стоп! А кто тебе сказал, что они ей нужны? Девушка, похоже, сама ни в чем — и ни в ком? — не нуждается.

Нет такой девушки, которая ни в ком не нуждается, уверенно сказал себе Петр. Каждая нормальная девушка нуждается в мужчине. Какие отзывчивые были у нее губы, и как жаль, что не удалась поездка на море, он хотел отвезти ее в Брайтон. А уж там... Она бы не заработала радикулит, потому что они бы занимались любовью не на остывшем по осени берегу, а на хорошей кровати в хорошей гостинице. Он снова улыбнулся, но в его улыбке было что-то новое и очень личное, поэтому немцы отвели взгляд от его лица.