Подарок ко дню рождения - [5]

– Я об этом не подумал, – сказал Айвор. – Я не выдержу присутствия этого ребенка. И так уже все плохо, когда мы говорим по телефону. – Казалось, он не замечал моего легкого отвращения. Я сделал большой глоток вина. – Если Джерри разведется, мне придется на ней жениться, да?

– Айвор, – сказал я, – для человека, так далеко зашедшего в своих сексуальных пристрастиях, – я вовремя вспомнил, что мне лучше не признаваться в знании того, о чем мне по секрету рассказала Айрис, – ты поразительно старомоден. Любовница в уютном гнездышке, тайный роман, а теперь ты думаешь, что обязан спасти ее честное имя. Конечно, ты не обязан на ней жениться, но я считаю, что тебе придется делить с нею дом. Тебе придется с нею жить.

– Ненавижу слово «дом», – ответил Айвор. – В этом контексте. Ужасный американизм. Я тут же вижу, как какая-то толстуха хвастается своим милым домом… О, прости, я подонок.

Я осторожно спросил его, задумывался ли он о том, что может сделать пресса из всей этой истории.

– По крайней мере, ты не сказал «органы печати». – Айвор рассмеялся. – Пускай я стал парламентским личным секретарем, но я все еще очень мелкая рыбешка в огромном пруду. Боже мой, до меня только что дошло, что значит «мелкая рыбешка», правда? Век живи, век учись. Есть совершенно ужасная пьеса Барри, которую ставит Любительское драматическое общество Морнингфорда. Она называется «Мэри Роуз», и, конечно, мне пришлось пойти и посмотреть ее. Там кто-то говорит: «Век живи, век учись», и ему отвечают: «По крайней мере, мы живем». Это единственная удачная реплика в пьесе. – Тэшем улыбнулся слабой полуулыбкой. – Журналистов не интересует, есть ли у меня подружка. Они могут проявлять интерес к сексу, когда это им выгодно, но даже они допускают немного секса в жизни людей.

– Когда в сексе участвует замужняя женщина, живущая под одной крышей с супругом?

– Они об этом не знают, правда? Они не следят за ее домом или за моим. Если один из журналистов случайно будет проходить мимо в нужный вечер раз в две недели, он увидит лишь красивую блондинку, оказавшуюся у моей парадной двери. Может, она приехала к кому-то в гости. Может, она там живет.

– Не знаю, – возразил я. – Просто, думаю, тебе следует быть осторожным.

В следующие месяцы мне пришлось вспомнить этот разговор. Это заставило меня думать не только о том, что не в наших силах все предвидеть, но и о том, как мы все время ходим по тонкому льду, не замечая этого. Все могло быть иначе, если хотя бы одна незначительная мелочь изменила ход событий. Например, Айвор сказал бы «нет» вместо «да», когда Джек Мунро пригласил его на тот прием в Юбилейном зале.

Глава 2

Я получил свою фамилию – Делгадо – от деда, приехавшего в эту страну из Бадахоса в 30-х годах прошлого века, и иногда думаю, как мне повезло, что я унаследовал от него ген худобы вместе с именем, которое по-испански значит «стройный». Хотя, судя по деду, я должен был получить в наследство склонность к излишнему весу, но я худой и высокий, а во всех других отношениях ничем не примечателен. У меня бледное лицо, и я ношу очки – чтобы угодить Айрис, я наконец-то планирую приобрести контактные линзы, – у меня неожиданно низкий голос и почему-то беззвучный смех. Я рассмеялся своим беззвучным смехом, когда Айрис сказала, что Айвор хочет воспользоваться нашим домом из-за его вызывающе вульгарного интерьера, который подходит для его целей.

В то время у нас был коттедж за городом недалеко от фамильного дома Айрис в Рамбурге и маленький домик на одной из мощенных булыжником улочек Хэмпстеда. Этим самым домом и хотел воспользоваться Айвор. Это был свадебный подарок от родителей Айрис, которые купили его для нас со всей отделкой и обстановкой, модной в 30-х годах, когда был популярен стиль голливудского модерна, и прежние владельцы его не изменили. Когда попадаешь в него с улицы, испытываешь шок. Наружные стены были выложены кирпичной кладкой XIX века и увиты розами и клематисами, окна закрыты зелеными ставнями, а над входной дверью – фонарь. Гости входили и попадали в царство хрома, черни и серебра. На пером этаже была белая мебель, обитая потертой кожей (вскоре она покрылась пятнами из-за Надин и ее младшего брата, которые измазали диваны и кресла малиновым джемом и «Мармайтом»). Они утыкались взглядом в великолепную фреску ночного горизонта Нью-Йорка и черно-желтую абстрактную картину во всю стену в раме из алюминия. Наверху было еще хуже – по крайней мере, в большой спальне. Наша огромная кровать – не она ли привлекла Айвора? – была очень низкой, матрас почти лежал на полу, на нем – некогда белое покрывало с грубым ворсом. Кто-то, еще до нас, пролил на него примерно пинту кофе – это одна из версий. Айрис была уверена, что, скорее всего, здесь кто-то из прежних хозяев появился на свет. Мы собирались закрыть пятно ковром, так же как собирались устроить в доме ремонт, когда у нас хватит на это денег. Я настаивал на том, чтобы оставить круглое зеркало с электрическими лампочками, – оно напоминало мне старый снимок дома Клодетт Колбер[1] в Беверли-Хиллз из журнала о кино, который я когда-то видел.