Подарок фирмы - [41]

— Ты мне не ответил, — Тони. Зачем ты пришел?

— Сам не знаю.

— Не знаешь?

— Думаю, что нет.

— Я работаю в этом притоне последнюю неделю. Через три дня уезжаю. Мягкая улыбка слегка тронула ее губы. — Репетирую очень хорошее шоу.

Подошел Антонио со стаканом зеленого ликера, в котором плавал мелко нарубленный лед. Его кривая улыбочка давала понять, что он в курсе наших с Лолой дел.

— Налей еще джину.

Он пошарил под прилавком и вытащил тот самый стакан.

— Ладно, — сказал я и отпил глоток. Лола потягивала ментоловый ликер.

— Сейчас он тебе уже кажется хорошим, а? — спросил Антонио.

— Исчезни, у нас личный разговор.

— Исчезаю, — ответил он и ушел. Ситуация его явно развлекала.

— Знаешь, после шоу я хочу попробовать себя в театре, в комедии например. Беру уроки дикции и мастерства у одного очень умного и элегантного молодого человека. Талантливый парень, его зовут Гильермо Эрас. Не слыхал?

— Нет.

— Он директор крупного театра.

— Очень рад.

— Тебе все равно, хочу я стать актрисой или не хочу.

Тебя такие вопросы никогда не волновали, Тони. А ведь я всегда мечтала быть актрисой, с самого детства.

— А твой новый импресарио тоже дает тебе уроки?

— Совсем не остроумно. Тони. Ты всегда считаешь себя очень остроумным. Можешь смеяться над ним сколько хочешь, но он меня действительно любит. И мы скоро поженимся. Он серьезный, солидный человек, а ты кто? Никто. Голодранец, вот ты кто.

— У вас уже есть квартира?

— Да, и квартира есть.

Она отпила еще глоток,

— Что ж, в добрый час.

— Почему мы должны обижаться друг на друга? Почему ты не как все люди? У нас с тобой все было прекрасно, ты был… Но мне нужно другое… Знаешь, сколько мне пет?

— Тридцать пять.

Она нежно улыбнулась.

— Сорок.

— Мне ты говорила, что тридцать пять.

— Мне сорок лет, я хочу иметь детей, дом с садиком и человека, который бы меня уважал… я хочу гулять с сыном в парке, кормить его сладостями, ожидать у дверей колледжа, когда он подрастет. Ты думаешь, есть такая женщина, которой все это было бы по душе? — Она обвела рукой зал.

Я посмотрел вокруг. Вошли еще двое мужчин с небрежно повязанными галстуками и сели за столик в углу.

Мануэпа, болтавшая за другим столиком с тремя женщинами, которых я со своего места у стойки разглядеть не мог, встала и подошла, улыбаясь, к новым клиентам. Рокки Болеро пел "Если бы я встретил родную душу".

— Ты что, думаешь, есть женщина, которой бы это нравилось? Выходить полуголой на сцену перед всеми этими мужчинами, которые смотрят на тебя маслеными глазками, возбуждаются, а потом приглашают выпить? И это жизнь. Тони? Брось. Меня тошнит от всех мужчин. Вы совсем не понимаете, что нужно женщине, о чем она думает, чего хочет.

— То ты говорила о театре, сейчас уже речь идет о доме с садиком.

— Ты никогда ничего не поймешь, Тони.

— Но ты уже не в том возрасте, когда рожают детей.

— Вот как! Ты так думаешь… Ну так вот что я тебе скажу: моя мама родила Густавито в пятьдесят два года. В конце концов, мне все равно, я могу и усыновить ребенка.

Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю.

Подошел Антонио. До этого он обслуживал у другого конца стойки трех мужчин, непрерывно хлопавших друг друга по спине. Один из них, в маленьких круглых очках, был лысым и с животиком.

— Лола, тебе не хочется немного поработать? Или ты намерена весь вечер трепать языком?

— Иду. — Она положила руку мне на плечо, потом нежно погладила волосы за ухом. Взгляд ее блуждал далеко. — Трусики той девушки были очень красивыми и дорогими… она их покупала в Париже… Может быть, это у тебя серьезно. Ты ее любишь?

— Ты читаешь слишком много дешевых романов.

— Вот как? Если бы она была тебе безразлична, ты бы не позволил мне уйти в тот раз. Значит, это не просто так, что-то с тобой произошло. Женщина сразу замечает такие вещи. Сколько времени прошло, а ты только сегодня выбрался меня проведать. Она красивая?

— Да, красивая. Но совсем на тебя не похожа.

— Все женщины друг на друга не похожи.

Она резко убрала руку с моих волос и поправила платье. Потом вздохнула и бросила взгляд на мужчин, сидевших за стойкой.

— Ладно, пора работать, — сказала она. — Так и быть, пусть они меня немного пощупают.

— Слава богу, — обрадовался Антонио. — Я даже растрогался. Вы не поцелуетесь на прощание, детки?

Лола посмотрела мне прямо в глаза, не обращая на Антонио никакого внимания.

— У меня лежат твои вещи. Тони, я их не стала выбрасывать. Приходи, когда хочешь, за ними. Мы всегда…

всегда будем друзьями, ладно?

— Ладно. Я знал, что ты не выбросишь мое барахло.

Ты хорошая девочка, Лола. Лучшая из всех… я…

— Молчи… не надо ничего говорить… Пока. Счастливо тебе. Тони.

— И тебе тоже. — Я залпом выпил отраву, которую Антонио называл джином, и посмотрел вслед Лоле, направлявшейся к трем мужчинам у стойки. Они раздвинулись и усадили ее в середину. Смех стал громче. Она прижалась к одному из них. Ее грудь, обтянутая зеленым шелком, четко вырисовывалась на фоне его пиджака.

— Очень трогательно. Тони. Я с трудом сдерживаю рыдания. Тебе бы на телевидении работать.

— Антонио, — сказал я, — нагнись-ка ко мне на минуточку.

Он перегнулся через стойку. От него пахло дешевым одеколоном. Я тоже нагнулся, как будто собирался сказать ему что-то на ухо. Потом схватил за узел галстука и резко рванул вниз. Он издал какой-то утробный звук.